Кая снова стояла в подвале, в сто тридцать третьем осколке, в настоящем. Привратник закрыл глаза и замер, безмятежно спокойный, будто никто не тревожил его сон.

– Он меня поцарапал, – проговорила Кая, прикрывая рану рукой. Рукав висел лохмотьями, и капельки крови пропитывали ткань.

– Ничего страшного, – Сирена сняла верёвку, связывавшую запястье девушки. – Я перевяжу.

– Богиня, милостивая и великодушная! – колени едва держали Каю. – Что ж случилось с теми людьми?

– Ну, знаешь, как бывает. Кому-то повезло, кому-то нет. Кто-то остался под песком. Кто-то добрался до дороги и по ней до соседнего осколка. Последних, разумеется, меньшинство.

Сирена помолчала, затем, положив ладонь на плечо Каи, сказала серьёзно:

– Я хочу, чтобы ты запомнила то, что увидела сегодня. Это важно. И ещё кое-что, – она дождалась, пока Кая встретит её взгляд. – Моя помощь не многого стоит, но если она понадобится, ты получишь её сполна.

И девушка подумала, что за этими словами прячется намёк на будущее, которое ей, Кае, пока не было понятно, а для самой Сирены – видно совершенно отчётливо.

ТЕПЕРЬ

Ив задержалась в тамбуре, и некоторое время наблюдала за матерью сквозь стеклянное окошко в двери. Пассажиров было мало: пожилой мужчина спал с открытой книгой на коленях да две жрицы играли в дальнем углу в карты, по очереди прикладываясь к горлышку круглой походной фляги.

Мать сидела у окна. Её локоть упирался в подлокотник дивана, а рука привычно теребила висевший на шее кулон – единственное украшение, которым она владела.

На матери было платье и пальто – простое и практичное. Она не взяла ничего другого, и это вселяло в Ив надежду, что путешествие не слишком затянется. Да и нельзя ведь им надолго отлучаться. Кто присмотрит в их отсутствие за «Узелком»? И Клубочек будет скучать.

Ив вздохнула.

– Не ты ли мечтала о приключениях? – горько подумала она. – Извольте получить и расписаться.

Ив твёрдо верила, что во всём городе нет женщины красивее матери. Пусть у неё не было ни жемчужных нитей, которые она могла бы вплести в волосы, ни шёлковых платьев с кружевами на манжетах, её тёмные глаза, глубокие и таинственные, как древние озера, могли заворожить любого мужчину. Её кожа была гладкой и нежной, а волосы мягкими каштановыми волнами падали на плечи, когда вечером она вытаскивала из них шпильки и отпускала на свободу.

Мать… по утрам она причёсывала Ив перед высоким зеркалом. Она делала ей игрушки из дерева и обрезков ткани, а однажды соорудила настоящий кукольный домик, с кроватью и столом и крошечной кухонькой. Она научила её читать, писать, шить и вышивать – и вообще всему, что Ив знала (кроме, разве что, волшебства, которому её никто не учил).

Что же случилось? Отчего теперь девушка глядела на самого родного в мире человека и не узнавала? События этой ночи не укладывались в голове. Да, она знала, что мать – ведьма. Все знали. Женщины, бывало, приходили к ней за помощью: она плела обереги и предсказывала будущее, глядя в чашу с водой. За это она не брала платы, даже у тех, кто мог это себе позволить. Но то была простая бытовая магия, развлечение, граничащее с шарлатанством.

А залечивать раны? Наколдовывать стаю птиц? Взрывать стёкла? Ив не могла сравнить это и со своим волшебством. Нет, её волшебство было тёплым, как солнечный луч и необъяснимым образом… естественным. То, что творила мать в ту ночь, было холодным и неправильным. Ив не могла объяснить, просто чувствовала сердцем.

И тут она вспомнила кое-что. Будто бы открылась доселе запертая дверь, и из глубины памяти на поверхность всплыл один случай, произошедший года два тому назад.