– Самого Карла Великого однажды постиг тот же недуг, – зевнув, напомнил Гостомысл.

– Как ты смеешь врываться сюда, где предаемся омовениям я и твой отец?! – заверещала Златана, спеша спрятать свое порозовевшее тело под куском тряпицы, покрывающей лавку. Тряпица была мокрая, с букашками, листьями березы, кусочками коры и прочими частицами. Это еще больше разозлило наложницу, которая тщательно вымылась сегодня. Не имея пока детей, но обладая большими планами на будущее, Златане только и оставалось, что получше холить саму себя.

– Этот колченогий посмел оскорбить меня! – продолжал кричать Есений, даже не обращая внимания на протесты наложницы. Намедни на охоте он повстречал наследника Ладожского княжества, молодого задиристого Миронега. Тот славился не только своим ершистым нравом, но и остротою речи. А также привычкой сперва поглумиться над противником, облив его ушатом отборных ругательств и уж потом вступить в бой. – Оскорбить меня, потомка могучего Словена, в присутствии наших людей!

– Выйди отсюда! – все еще прячась под тканью, завопила Златана. Ей было принципиально важно добиться того, чтобы Есений выполнил ее наказ. – Здесь не место для подобных бесед! Гося, скажи ему!

– Сынок, подожди меня в предбаннике, я сейчас выйду, – Гостомысл стал подниматься с лавки.

Лишь только дверь за Есением захлопнулась, Златана зашипела, накренившись над старым князем.

– Теперь ты видишь?! Твой сын нарочно ворвался сюда, зная, что ты здесь не один, а со мной! Разве я бесправная рабыня или блудная девка, чтобы он вторгался в баню, где омываюсь я! Он желал оскорбить меня этим поступком!

– Ох, Злата…Нынче, кажется, все вокруг только и делают, что оказываются «оскорблены»…– отшутился Гостомысл, повязывая вокруг пояса кусок ткани.

В просторном предбаннике было прохладно, сухо и светло. Бряцая мечом, Есений нетерпеливо расхаживал от двери к двери до тех пор, пока не увидел князя, выбирающегося из мыльной.

– Отец, разреши проучить его! – сразу приступил к главному Есений. Как и все молодые люди, он был вспыльчив. Но, несмотря на это, его нельзя было назвать буйным или своенравным. Даже сейчас, желая наказать соседа-сверстника, он сперва желал испросить на то разрешение родителя.

– Сынок, присядь-ка, – успокоительно предложил Гостомысл наследнику. Князь любил уделять время своим детям и не жалел времени на их воспитание. – А теперь послушай. Мы уже не раз обсуждали с тобой этого голодранца из соседнего княжества…Не нужно обращать на него внимания, как бы он ни старался его привлечь.

– Он дерзил мне в присутствии нашей дружины! Я бы мог легко убить его! И следовало сделать это! В назидание всем прочим забиякам из захолустья!

– Нет, сынок, не следовало, – Гостомысл опустился в продолговатое деревянное кресло с наклоненной спинкой и широкими подлокотниками. Закинув голени на край удлиненного сидения, Гостомысл взял со столика ковш с квасом и сделал смачный глоток. – Ответь, твой отец хоть раз подвел тебя?

– Нет, – недоверчиво промямлил Есений, чья рука в сомнениях застыла на мече.

– Хоть раз обманул или дал неверный совет? – продолжал Гостомысл, вытирая усы, на которых темными бусинами повисли кисловатые капли кваса.

– Нет…– рукоять меча была сжата в пальцах Есения, но уже не так яро.

– Послушай меня и на сей раз. Ретив веку не доживает. Не будь столь скор на решения, – старый князь повидал на своем веку и доброе, и дурное. Он отбил не одну атаку от стен Новгорода, не одно сражение выиграл в поле, и не раз бывал повержен и сам. Седина в его длинной бороде напоминала о том, что каждый прожитый год не столько приносил ему что-то, сколько отбирал. – Я не готовил тебя в правители. И этим подвел тебя. Ведь теперь, когда твоих братьев не стало, ты – единственная надежда Новгорода…Я же…Я теперь слишком стар…– Гостомысл задумчиво оглядел малиновый закат в приоткрытые ставни.