Туглий встопорщил редкие усы, заморгал.

– Шутишь, хан? – и окрысился на Настю и всех, кто стоял поблизости: – А ну-ка, прочь отсюда!

– Ха-ха-ха! Испугался? Береги получше свою жёнку, а не то украду!.. Ну-ну, не хмурься. Пошутил я… Таких красавиц веду ныне не одну – на всех ханов хватит! Пай-пай!

Туглий повеселел.

– Ты и вправду дашь полонённых на обмен?

– Дам… Должны же мы выручать друг друга!

– Благодарю, хан… А у меня для тебя тоже есть подарок.

– Какой?

Туглий хлопнул в ладони, приказал привести полонённых.

– Вот тебе для забавы! – поставил перед Кончаком Аяпа и Куна. – Чёрные клобуки! Изменники! Отец и сын… Делай с ними что хочешь – повесь, четвертуй, утопи или на огне сожги! Никакая казнь не будет для них достаточной.

Кончак уставился на полонённых суровым взглядом. Долго смотрел молча.

– Сколько у тебя сынов, старик? – спросил наконец Аяпа.

– Один, великий хан, всего один остался. Куном зовут, – поклонился тот. – Другие погибли…

– Всего один, говоришь… А теперь и этого лишишься!.. Слыхал, что хан Туглий сказал? Он отдаёт вас обоих мне, чтобы я придумал кару, стоящую вашей вины…

Аяп рухнул на колени, охватил руками ноги Кончака:

– Карай меня, хан! Дурного Аяпа, а сына не трогай… В чём он провинился? Он родился и вырос на берегу Роси, там его родина… А я родился в степи, я перешёл жить под власть киевского князя… Я… меня карай!

– Оба вы изменники! И оба заслужили самую лютую смерть! – закричал Кончак, а потом вдруг сбавил тон: – Но я могу пощадить вас обоих…

– Обоих? – прошептал Аяп, не опомнившись ещё от страшных угроз.

Он выпустил ноги Кончака и, всё ещё стоя в мокром снегу на коленях, поднял глаза вверх. В них затеплилась слабенькая искорка надежды.

Кончак пристально смотрел в его тёмные зрачки и думал: «Этот ради сына пойдёт на всё». И повернулся к Туглию:

– Оставь нас, хан, одних. Я хочу поговорить с ними наедине. А ты тем временем приготовь верхового коня, оружие для всадника да торбину с харчами в далёкую дорогу…

– Слушаюсь, хан. – Не спрашивая, для чего всё это нужно, Туглий молча направился к своей веже, где его ожидали родовичи.

Кончак приказал Аяпу подняться, а потом, после долгого молчания, заговорил:

– Вы оба заслужили самые страшные муки. Вы изменили нашим степным обычаям, служили киевским князьям, убивали родовичей хана Туглия! За это вас сразу же стоило распять на урусских крестах!.. Но у вас есть одна-единственная возможность остаться в живых…

Аяп облизнул пересохшие губы.

– Какая, великий хан?

– Если вы оба будете служить мне!

– Как именно?

– Тебя, Аяп, я сразу отпущу – и ты поедешь домой, в Торческ… Там ты станешь моими ушами и глазами! Понял?

– Не совсем, хан.

– Ты будешь вынюхивать, как пёс, возле хана Кунтувдея всё, что может меня интересовать, и прежде всего – когда, куда и какими силами киевские князья будут готовить поход. К тебе тайно приедет мой посланец, он покажет тебе вот такую тамгу, – Кончак достал из кармана кружок кожи с изображением на нём собачьей головы между двумя перекрещенными стрелами, – расскажет тебе про сына Куна, а ты ему поведаешь всё, что до того времени выведаешь…

– А мой сын?

– Кун останется заложником. И если ты предашь, я прикажу с него, живого, содрать кожу…

– О боги! Клянусь, хан, я буду верным тебе, как пёс! – воскликнул Аяп.

– Отслужишь верно три года – я его отпущу… Но помни: жизнь твоего сына отныне в твоих делах!

– Можешь верить мне, великий хан! – горячо заверил Аяп. – Прошу только одно…

– Ну?

– Знаю, Куну будет нелегко, остаётся он в неволе, и стеречь его будут старательней, чем других бранцев[47]. Только бы кормили его как следует… А я уж постараюсь!