Тьфу ты! Домовой! Бросив недовольный взгляд на крохотного бородача, я поёжилась:

— Хоть батареи бы включили… Холодно, как в склепе!

Он уставился на меня недоверчиво:

— Восемнадцать градусов тепла, девушка, у вас грипп, что ли? Так ведь существа не болеют!

Я снова содрогнулась в приступе озноба и процедила сквозь зубы:

— Это не грипп.

Это правая реальность, дедушка. Нежить хозяйничает в универе, в одном из самых защищённых от неё мест, кроме ДМП и министерства магбезопасности. А Полоз либо совсем не в курсе, либо наоборот, в курсе и скрывает ото всех. Не могу поверить, что древний бессмертный не видит присутствия правореальных на своей территории.

Но сказать это всё домовому-кастеляну я не имею права. Могу только придумать какую-нибудь фигню в оправдание, но делать этого не буду. Отчитываться перед нечистью, слава богу, необязательно. А вот поблагодарить за работу надо, иначе домовой может и разозлиться. Злой домовой — хуже вурдалака.

— Благодарствую за службу, дедушка, — машинально кивнула я ему. Кастелян разгладил усы тыльной стороной ладошки и профырчал неразборчиво:

— Пользуйся, хозяюшка.

Я только рукой махнула, мол, иди уже, и он ушёл прямиком сквозь дверь. Вот интересно, как у них так получается? Призрак, я ещё понимаю, но нечистик? Правда, эта мысль вяло проползла по диаметру головы и испарилась. Нафиг вещи, потом разложу. Мне надо лечь немедленно. А то рухну и сломаю что-нибудь, ногу, например… Или голову. Или стол…

Могильный холод обступил со всех сторон, когда я свалилась на кровать и потянула на себя одеяло. Хрустящие от стирки простыни показались ледяными. И снова озноб, снова застучали зубы. Но совсем не так, как при откате. Не горячо, просто холодно…

Да, именно так было в тот день, когда я была в правой реальности. Теперь нет сомнений, что тут похозяйничала нежить прямиком оттуда. Страшно, ох страшно… Вот их секрет, почему они так противны людям и существам. Они внушают страх. Это даже не страх, а подсознательный ужас. Как у некоторых при виде паука…

Холод обнимал, как руки мужчины, прижимал к себе, ласкал тонкими пальцами, забирая тепло моего тела — по капельке, по крупинке, неумолимо. Надо проснуться, возникла мысль. Надо согреться. Надо уйти из комнаты… Но я не могла ничего сделать. Такое дежа-вю. Это уже было когда-то. Не пошевелиться, ни закричать. Только холод, страх, подрагивающие ноздри, скользкая кожа под ладонями. И сон. Странный сон непонятно какими фильмами навеянный… Будто я стою на берегу реки, прижимая к животу безвольно повисшую кошку, а внизу, на маленьком пирсе суетится женщина, вытаскивая из пузатой лодки связки рыбы. И мужчина бросает свёртки на склизкое от влаги дерево мостков, а потом поднимает голову, прижимая ладонь козырьком ко лбу, смотрит на меня и улыбается. Машет рукой…

На этом сон всегда обрывался, а потом снова-здорово: страх, холод, кожа…

Но сегодня, кроме привычного набора, добавился пристальный немигающий взгляд. На меня смотрели. Молча, внимательно, бесстрастно.

Не сон!

Мышцы взвыли, как уставший работяга, которого будят в три утра после суток и требуют ещё поработать. Но, послушные и привычные к тяготам охотничьей жизни, сработали молниеносно. Режик вжикнул в миллиметре от кожи на горле, остановленный моей натренированной рукой, а я спросила хрипло:

— Ты кто?

— Рита, — ответили мне довольно-таки бесстрастно. — Твоя соседка.

Ёлки ведьмины иголки! Аккуратно убрав режик, я быстрым движением вложила его в ножны и фыркнула:

— Тебе не говорили, Рита, что пугать нехорошо?

— Я ничего не делала, ждала, когда ты проснёшься.