Была гроза, страшная. Она наползла, из-за гор и обрушилась на город яростно и отчаянно. Молнии резали воздух, гром разрывал мозг. Я зачем-то вышел из дома. Внезапно, раздался особенно сильный удар, земля содрогнулась, острая боль пронзила голову, тело выгнулось, как в припадке, глаза навсегда ослепли. И вот тогда я услышал крик. Крик Аримана, преданного братом. Аримана, сброшенного в пропасть без дна. Аримана, обреченного на забвенье. Аримана – архитектора мира… С тех пор голос бога звучит у меня в голове. О, эти видения, эти невыразимые человеческим языком смыслы, это отчаянье бога и горькая немощь его орудия! Они иссушили меня, отняли силы, украли прошлое, разметали личность, сделали чужим в мире. Может быть теперь, замурованный в пещере, на краю земли я смогу, наконец, исполнить свое предназначение и сказать все, что должен. Сказать тому, кто когда-нибудь будет искать истину.

Скоро тьма, которую слепота набросила на мои глаза уйдет, и я снова увижу остров, под серым небом, почувствую соленый ветер у себя на губах, увижу битву, сотрясающую вселенную и опять в бессильной муке стану тянуть руки к сияющей двери, в скале над бушующим морем. «И увидел я древнего зверя восходящего из бездны. Ярость была его короной, горечь – мантией. Месть текла кровью по жилам, боль горела пламенем в глазах. Но ярче пламени сияла дева, сидящая на его спине. И в одной руке был у девы меч, а в другой ключ. И мир содрогнулся пред ликом её…»

Сухой воздух дрожал над камнями. Ни ветерка, ни облачка. Море застыло в ослепительном сиянии. На краю высокого, изъеденного ветрами и водой скалистого берега стоял молодой мужчина в свободном светлом балахоне и платке, перехваченном на лбу узорной тесьмой. Он задумчиво глядел вдаль, будто выискивая на небе знаки. Позади него на небольшом возвышении, в котором только очень внимательный взгляд смог бы признать произведение человеческих рук, суетились люди. Одни лопатками и большими метлами расчищали поверхность, двое устанавливали в углу платформы массивный плоский камень, до этого валявшийся чуть в стороне, остальные переносили сумки со стоящих в стороне осликов.

– Хозяин, – подошел к краю скалы пожилой худой бородач, – все готово.

– Что с плитами?

– Сильно вытерты. Не могу разобрать, – смуглый коротко поклонился и отступил обратно.

Молодой постоял еще некоторое время, вглядываясь в горизонт, потом повернулся и бегом спустился к месту раскопок. Там он опустился на корточки и стал под разными углами разглядывать камни, покрывающие платформу – возвышение.

– Джафа, – позвал он, и снова его недавний собеседник бросился к нему, – смотри, Джафа, на эти линии. Пусть я лишусь бессмертия, если это не изображение циркуля.

– Хотелось бы, чтобы это было так, Искатель, – промолвил, присаживаясь рядом, Джафар.

– Неужели ты устал бродить со мной по свету? – усмехнулся молодой, – Запомни поиск и знание – вот то, ради чего стоит жить, хоть даже и вечность… Особенно вечность. Эй, ребята, осторожнее с вещами.

Молодой легко поднялся на ноги, подошел к установленному в углу плоскому валуну, поставил на него несколько глиняных разноцветных плошек, и стал насыпать в них порошки, которые тут же готовил, перетирая в ступках и смешивая между собой какие – то вещества. Джафар стоял у него за плечом и записывал последовательность действий Хозяина на глиняной тонкой табличке. Наконец, все было готово. Юноша провел над плошками рукой и они одновременно закурились разноцветным дымом.

– Вот это уже интересно, – пробормотал Искатель, – смотри Джафа, почти все воскурения изменили цвета. Даже смесь Великой матери отливает серым против солнца. Что это значит? Ну – ка, молодежь?