© Юннис А., 2015
Только я не лечусь…
Мостовые сверкают от влаги дождя – по субботам —
Ренуар пишет «Танцы», приметив твой синий пиджак.
Вместо счетницы мне принесли наше общее фото,
Где на нем еще (помнишь?) ты бисерно вывел «всех благ».
Формалиновый привкус у чая – в день прошлой разлуки —
Ты размешивал сахар не ложкой, а дужкой очков.
Я сейчас понимаю, насколько холодные руки
По ночам грели сердце. И полон твоих двойников
Этот город теперь – меморандум дистантных желаний:
Не коснуться, не взять, не проверить согласие чувств.
Среди сотен полученных (вроде случайных) посланий
Я всего ничего – твое «здравствуй» услышать хочу.
Подожду до зимы, измеряя шагами пространство
Между пыльных перронов – по рельсам отчаянный звон.
Ты когда-то сказал, что сильнейшее в мире лекарство
От любви – это время. И, кажется, что-то про сон…
Только я не лечусь.
Аусвайс
Провианта точно не хватит. Пусть.
Я – в дорогу. К солнцу, не за тобой.
Мой стакан всегда вожделенно пуст,
И в гортани жадно скребет огонь.
На повестке дня – диалект чужих,
Непонятных, странных, мне в самый раз,
И учиться жизни у них всю жизнь,
Чтоб не в бровь, а в глаз, непременно в глаз.
Ты смеешься: «Путь твой нацелен в ад,
Развезло от кофе, как колею.
И сама как черт, на цыганский лад.
Я тебя, такую, не полюблю».
Не дрожит в ночи карабина ствол,
Прядь волос скрывает берсеркский взгляд.
Выдыхаю перечной мглой ментол:
«Ну, тогда до встречи, мой недобрат».
…У него глаза от сурьмы темны,
Реверс головы стрижен под G.I.
Я его прокуренный смех взаймы
Забираю пропуском прямо в рай.
Двенадцать
Двенадцать месяцев пролетело; она сказала, что будет жить,
В Господне лето вернула тело (одни картонные муляжи).
Ей сон не в руку, и час не ровен
(как штрих на подписи – кошкин хвост).
Она хотела болеть любовью,
носить туникой во весь свой рост
Ее, улыбкой сияя – солнцем,
на крышах мелом писать «люблю!».
Сухой асфальт прозвенел червонцем
в ушах и вырезал на корню
(Как ту деревню холера) счастье.
Мольба сирены, бесплатный цирк:
Пьеро с носилками из медчасти и карты ей
неизвестной масти, и (ржавый) Стинг.
Двенадцать месяцев пролетело;
дедлайном выделив ровно год,
Она взрослела или старела…
и выла выпью в тени вольера, драла живот.
Одной затяжкой курила Марли,
читала Мартина вслух сестре.
И из-под (с кожей сращенной) марли ее тепло отдалось весне.
Недавно, в парке кормя собаку,
я взглядом в небе поймал (на треть)
Упрямый профиль дракона Хаку
и рядом ту, что смогла взлететь.
За пять шагов до Луны
А мне не надо твоих авансов.
Я так привыкла: больной, убогой.
Питаюсь страстью. Не странно разве,
Что изначально не той дорогой
Стремглав иду, распустив по плечи
Горгоньих змей золотую лаву?
К тебе недолго: всего лишь вечер,
За пять шагов до Луны – направо…
Докажи
Докажи, что правила все просты:
у любой планеты есть север; дом —
там, где мама или, возможно, ты
(если хочешь). Дышится здесь с трудом,
на орбите черной дыры. Отсек
с кораблем в трофей превратился дна.
Я брожу по снам, я кружу во сне,
я схожу с ума.
Я схожу с ума от боязни жить
в камуфляже сером из волчьих шкур.
Ты проверил стропы и крепежи,
ты надел скафандр. И по щелчку
карабинов сумрак меняет лик
(что дурак, что гений – родство дорог).
Докажи. И внутренний твой двойник
не взведет курок.
Обещай вернуться, пусть на словах.
«Даже в бездне скрыт отголосок звезд.
Я тебя… ты знаешь…» – и астронавт
перерезал трос.
Нукке
Есть пиджак на выход и два лакея,
Фляжка спирту, конь и большой шатер.
Ты ко мне придешь непременно, фея.
Я – наглец, я – падальщик, я – актер.
Я зело хитер (мой чванливый зритель
Сыт по горло сказками о добре):
Он с надеждой входит в мою обитель,
Он желает сдаться моей игре.