– Скажи мне, милый, вот в чем различие
Между наемным, простым убийцей
И теми хищниками, что рыщут –
Жуткими, страшными Кровопийцами?!
Ах, ты не знаешь? Так вот, И-лай-я…
/Она растягивала его имя/
– Я расскажу тебе, раз не знаешь.
Я объясню тебе, сукин сын, бля!
Что каждый зверь свою любит жертву.
И, загоняя, трепещет страстью.
Что её запах опасен. Терпкий.
Что нет на свете её прекрасней.
Её желанней.
Её дороже.
Что нету крови на свете слаще.
Что хищник чувствует её кожей.
Что она сделает и что скажет!
И умирает она любимой.
До сумасшествия ему нужной!
Что это делает его сильным,
И это голову ему кружит!
Илайя вздрогнул.
Адель кричала.
Срываясь голосом.
На пределе.
И вдруг заплакала в одеяло.
Как плачет раненый зверь Смертельно.
И тихо-тихо вздохнула тяжко:
– А ты обрекаешь меня в убийцы.
В холодную, жуткую жизнь бродяжки.
Без чувств, без имени!
Может выйдешь?!
И дашь спокойно мне отдышаться?!
И может даже переодеться?!
Илайя встал и сказал:
– Твой шанс был.
И ты подумай об этом, детка.
Твой шанс прозреть, может измениться.
Когда в канаве ты подыхала.
Я думал, спас тебя ради жизни,
Я думал, дал тебе… Все сначала!
И выбор есть:
Ведь ты можешь сдохнуть!
А можешь… Дальше продолжить лаять!
Илайя вышел и дверью хлопнул:
– А хищник мёртв в тебе. Дорогая.
* * *
Дед жрал грибы. Он трескал мухоморы!
Пил с ними чай. И злую самогонку.
Потом орал, что, мол, он клал с прибором
На местной авторов газетёнки!
Что всех вампиров держал за яйца,
Что всех вождей он вертел на хрене,
Что это даже не обсуждается,
Что был вампиром проклятым Ленин!
Курил траву. Самосад гремучий.
Плевал на плазму. Стучал ногами.
И клял правительство злоебучее,
В котором демоны заседают.
Срывал с крюка на стене берданку
И заряжал серебро и порох.
Ел мухоморы. Не валерьянку.
И обнаруживал жуткий норов.
Так было каждое полнолуние.
Он возвращался всегда с рассветом.
Дед был не более нас безумен.
Он в прошлом был неплохим поэтом.
* * *
Слушай, девочка.
Говорят, что зло рядится под добро.
Я бы не сказал, девочка, не сказал.
Зло окутывается в тусклое. Всё равно.
Это да. Девочка. Это да.
Зло приходит, девочка, не в тот момент,
Когда кто-то подсаживается на иглу.
У него,
Д.Е.В.О.Ч.К.А.
Специального расписания нет.
Оно не является по щелчку.
Оно не прыгает, девочка, на кровать.
К чужому мужу, спящему у тебя в постелях.
Но вот, когда тебе становится наплевать,
Тогда берётся оно за дело.
Если ты украдёшь? Стоит ли оно за твоей рукой?
Смеётся ли крошечный демон на левом твоём плече?
Девочка, слушай меня. В этом то вся и соль.
Демона на плече, не существует вообще.
И не те страшны и обречены на провал,
Кто нарушил все смертные семь грехов.
И не те, что поклоняются каким-то другим богам.
А те, что не подняли против своих голосов.
Зверю неважно, кто перед ним стоит.
Важно горло своё и чужое, отданное,
Подставленное его зубам.
Михалыч достал из подпола динамит
И пошёл глушить рыбу. Насвистывая в бороду
Интернационал…
* * *
Закат и слегка морозный вечер.
Он чувствовал запах её.
Тот самый. Безумный.
Той самой Первой встречи.
И нежный взгляд её.
Чуть усталый…
Адель завернулась в плед пёстрый, флисовый,
По самые брови.
Спала.
Сопела.
– И всё-таки у неё зачётные сиськи, -
Подумал Илайя куда-то в стену…
А уходить с каждым разом больнее.
И хочется так вот прийти и остаться.
И брать её к хищникам всё страшнее.
В кино, в ресторан бы с ней или на танцы…
И тонкие кисти.
И мелкие пряди.
И рот так вот глупо во сне приоткрыт…
– Не блядь.
Хотя в общем все женщины – бляди. –
Ругнулся Илайя
И вышел курить…
* * *
Тело твоё в огне.
Разума ты лишён.
Ты же поддашься мне
Шеей под топором.
Ты же растаешь льдом.
Сплавишься, как металл.
Тело твоё – дом.