Град Гелиополь встает на востоке…
Шамора. Шамора. Шамора. Шамора.
Град Гелиополь над маревом сонным.
Бросила берег и дом свой душа моя
И растворилась во вздохе муссонном…

«Как во Владивостоке в сентябре…»

Как во Владивостоке в сентябре
Разнеженно поблёскивает море,
Сомлевшее на бархатной жаре
Блаженной поволокою во взоре!
А сквозняком подбитые дворы!
А бабочка, пронзённая булавкой!
А хризантем пушистые шары,
Плывущие над рыночною давкой!
А – главное! – чумазый катерок,
Подобный жизнерадостному богу,
Что, успевая обернуться в срок,
Меня везёт по Золотому Рогу!
Он – умница! он не заставит ждать,
Томиться в глупой праздности и злиться,
Хотя и не дано ему узнать,
Что буду я (лет этак через пять)
На берегах иных ему молиться…

Произведения

…есть такие произведения – и стихи, и проза, но чаще стихи, – которые так сразу готовыми и являются, будто Кто-то надиктовал их тебе, нужно было только записать (Ахматова об этом очень точно сказала: «и просто продиктованные строчки// ложатся в белоснежную тетрадь…"), годы проходят, а они – как пришли, так и стоят перед тобой во всей своей прекрасной наготе (здесь, конечно, – ироническая улыбка). Но чаще я возвращаюсь… эти бесконечные правки мучают и дребезжат в тебе – как не болезненный, но крайне раздражающий звон в ушах… И всё же рано или поздно наступает момент, когда и эти муки заканчиваются и – да… позднее дитя встаёт перед тобой в полном своём совершенстве. Очень многое из «Фамильного серебра» я потом основательно переделала. Здесь – даю последние (чтобы не сказать «крайние»)) варианты.

«Я – скрипка полдневного зноя…»

Я – скрипка полдневного зноя.
Я – голос полночной звезды.
Ты тихо становишься мною
К излёту последней версты.
Ты мною становишься тихо —
Так ходики в венах стучат.
Так в ухе звенит комариха.
Так в памяти носится чад.
И, бедное детище смога,
Ты брёл бы во мгле наугад,
Когда бы не эта дорога,
Не мой искупительный яд,
Не пламя мое проливное,
Которым становишься ты…
Я – скрипка полдневного зноя.
Я – голос полночной звезды.

«Облетает сирень, облетает…»

Облетает сирень, облетает…
Оплывают лиловые свечи…
Неотступно над нами витают
Наших завтрашних мыслей предтечи.
В душном, грешном, больном и беспечном,
В час, лишь косвенно сердцу известный —
Что-то носится в воздухе млечном,
Чем-то полнится купол небесный,
Словно зов, отдалённо воскресный,
В восклицанье сквозит просторечном…

Адыгея

1

Лиловые лозы на белых и жёлтых камнях.
Змеиной тропою тягучая вьётся дорога.
Зелёное солнце в ее разветвлённых корнях —
Как праздничный бубен в руках виноградного бога.
О, гром молодой, раздающийся с той стороны —
И неба, и скал, и навек изумлённого взгляда!
Раскаты твои над напрягшейся гроздью слышны
В бродилище света, в янтарных лучах винограда…
Но древнее знанье какое столетье лежит
Меж тёмных листов этой – будто не читанной! – книги, —
Что скоро придут и плоды твои снимут адыги,
И бронзовый сок по широким лоткам побежит!

2

Сухая жаркая тропа,
Опавшей устланная хвоей,
Плетётся в гору, и легко ей
Спешит довериться стопа.
Но это вовсе не пустяк —
По ней спускаться и взбираться…
Здесь дважды два – попасть впросак
И, растерявшись, затеряться:
Настолько воздух прян и густ,
Кизил в своих колючках красен,
Незрим коварный чертов куст
И взгляд попутчика опасен!
Лишь сосны светятся, чисты
В своей реликтовой печали,
Как будто помнят о начале
И скал, и неба, и воды…
Да моря нежные клочки
Блестят сквозь их седые ветки,
Как в золотой паучьей сетке
Растрёпанные мотыльки…

«Свете небесный! Что рано потух ты?!..»

Свете небесный! Что рано потух ты?!
Жалко мне, мало мне солнечных дней —
С Тихой туманной таинственной бухты