Проклиная себя за то, что соврал, Гладышев понимал: растяни он посещение оставшихся четверых на сутки, а то и надвое, полковник мог не понять, как можно потратить столько времени на выяснение причастности к убийству двух человек. Тем более, когда известны их адреса и фамилии.

«Он, как с ума сошел, – возмущался в душе Антон. – Думает, если опера начнут носиться подобно гончим, преступления будут раскрываться сами собой».

Решив, что начать следует с тех, что жили в Подмосковье, Гладышев позвонил Матвею в больницу.

– Прийти не смогу. Мостовой загрузил так, что пожрать некогда.

Тут же посыпались вопросы: что, как, почему? Расстраивать не хотелось, поэтому Антон не нашел ничего лучше, как проорать в трубку: «Потом расскажу. Завтра, к обеду постараюсь вырваться. По поводу совещания – полковник стрелял глазами так, будто хотел изрешетить. Тебя пообещал придушить лично. Так что готовься».

– Готов… – Простонал в ответ Матвей.

Первым в списке мастеровых стоял Егор Ермилов. Слесарь высшего разряда семидесяти четырех лет проживал в Ступино, что по Каширскому шоссе в ста километрах от Москвы.

«Два часа, чтобы добраться, полчаса на разговор, два, чтобы вернуться. К пяти буду в Москве. Хватит времени, чтобы посетить еще одного», – думал Гладышев, не подозревая, какой сюрприз готовит ему судьба.

––

Сюрприз состоял в Ермилове, точнее, в простоте человека. Выслушав, тот попросил показать список мастеровых. Долго изучал листок, затем, сняв очки, протянул Гладышеву.

– Бумажку эту можешь выкинуть в печку.

– Как это – выкинуть? – Глянув на пенсионера, произнес Гладышев.

– Очень просто. Вещь никчемная, а значит, в деле твоем бесполезная.

Понимая, что задавать вопросы – пустая трата времени, Антон решил подыграть старику, тем более что тот, упиваясь значимостью произнесенных им слов, жаждал увидеть в глазах гостя растерянность.

– Я столько времени потратил, чтобы добраться…

– И правильно сделал, что потратил, – не дал договорить Ермилов. – Те, кто значатся в списке, к арбалету отношения не могут иметь в принципе. Это я тебе говорю, Егор Ермилов, знающий толк в средневековом оружии так же, как Калашников в своем автомате. Почему? Объясняю. Смолянин два года не держал инструмента в руках. Не потому, что он плохой мастер или потерял остроту зрения – парализовало мужика на всю правую половину. Клоков – болтун и пустобрех, изготовил пару арбалетов, гонору выше крыши. Да и не по его мозгам машинку такую сотворить. Здесь не просто подход требовался, порыв души и знание дела. Ни того, ни другого у Клокова нет.

– А Дербенев?

– Серега-то? Тот мог. Тот слесарь от бога. Только алиби у Дербенева такое, что покрепче арбалета будет – три года общего режима, два из которых отбыл в местах не столь отдаленных.

– За что?

– За любовь. Жену с любовником поймал в собственной кровати. Вместо того чтобы отпустить, пустил голыми по двору гулять. И все бы ничего, только Сереге показалось мало. Приковал голубков наручниками к качелям, сам сел рядом с ружьем и давай орать: «Гляньте, люди, изменников изловил!». Приехала милиция, несчастных освободили, Дербенева в каталажку. Поначалу все думали, срок будет условный, но, как выяснилось позже, у любовника папаша в больших начальниках числился, Старик позора сына простить не смог. Сереге три года дали. Когда все закончилось, судья так и сказала: «Тронул бы кого другого, мог бы рассчитывать на условное, а так, извини, мне мое место тоже, знаешь ли, не за спасибо досталось.

Взяв в руки список, Гладышев пробежался по нему глазами.

– Выходит, из восьмерых вы один остались.