Комту хотелось закричать, но он не мог вымолвить ни слова.

– Ма… Ма… – тянул он еле слышно. Эвланд вливал ему в рот чашу живительной влаги, но она стекала по усам на грудь обессилевшего боора.

– Придержите его рот, – приказал Эвланд двум телохранителям. Они осторожно открыли рот своего владыки и ждали, когда Эвланд наполнит настоем вторую чашу.

Порыв ветра скользнул по стене и всколыхнул бороду одного из телохранителей.

Для Комта вдруг все замерло. Остановье, понял он, и похолодел от ужаса. Он понял, что это не магия Эвланда. От его магии пахло теплом. От этой магии веяло смертью.

«Ты слышишь меня?» – проявилась в его голове требовательная мысль. «Да», – невольно отвечал он. «Настало время ему потечь назад. Ты понял все, я знаю. Не противься воле, которой покорились сами боги. Прими его удар, как тот, о котором я писал тебе. Лишь чрез него ты снова войдешь в кущи Кугуна, и не проклянут тебя вовеки»

Большие зелено-желтые глаза на миг сокрыли от боора убранство залы, а когда исчезли, на Комта снизошла легкость, какую он не знал никогда. Он слышал музыку, кугунову песнь, которая звала его душу за собой, распыляя ее в вечном блаженстве по всей широте Вселенной.

– А-а-а! – невольно заорал телохранитель, когда через пару мгновений обратил свой взор на боора. Голова последнего была почти отрезана и кровь обильно хлестала во все стороны.

Беллер, заливаемый этой кровью, сидел, беспомощно таращась на рану и шептал нечто, одному ему известное, посиневшими от ужаса губами.

Караван из Фийоларга

– Закрывайте ставни-и-и! Ставни закрыва-а-йте!

В просторную комнату, помимо крика, залетал радостный весенний ветерок, не выхолаживавший тепло, но приносящий приятную свежесть. Он играл тонкими маеларгскими занавесями, которыми были занавешены окна; шуршал в углу кипой одеял и подушек, из которых торчали две маленькие ножки; заигрывал и перебирал веточками растений, высаженных в широком горшке-подоконнике.

Из другой комнаты донесся скрип полов и недовольный старческий голос.

– Чего разорался-то? Ранехонько, вроде… ранехонько!..

Женщина тяжело переступала с ноги на ногу. Раздались скрип и хлопки, с которыми соседи закрывали ставни.

– Ранехонько…

– Закрывайте ставни-и-и! Ставни закрыва-а-йте! Достопочтеная… низкий поклон. Ставеньки заприкройте. Вот так… Мое почтение.

– Мое почтение и вам. Закроем-закроем… Ранехонько, вроде бы. – Голос старухи стал глуше. Видимо, она высунулась в окно.

– Владыка Око сопрятал за стеною ларгскою. Сигнал то для меня. Значит, пора, достопочтеная.

– А нам видно еще Владыку-то, почтеный.

– Так хоромы у вас, достопочтеная Теллита, не хуже холларгских. Вы ставеньки на первом этаже прикройте, а на третьем – я уж прогляжу, стало быть. – Голос угодливо хихикнул.

– Спасибочки тебе, достопочтеный Пулнис, так и поступлю…

– Теллита, чего сегодня на рынке слыхала-то? – ожила за окном улица голосом соседки.

– Ничего особливого не слыхала. – Это был всегдашний ответ, после которого начиналась оживленная болтовня. – Буррта, говорят, окосела…

– Это какая? – присоединился еще один женский голос.

– Холларговой жены родня по матери…

– Первой али второй жены?

– Даива – это какая?

– Вторая…

– Вот ее-то родня по матери.

– Даива – это первая, вторую зовут Мукера.

– Перепутала ты все…

– А чего окосела-то?

– Пала во время выезда. Колесо у тележки подломилося. Пала она. Головой о землю приложилася.

– Боги-боги-боги… теперь-то что?

– Говорю же, окосела!..

– Закрывайте ставеньки…

– Заглохни ты, Пулнис, оглушил уже. Не глухие мы. – Цыкнули на ночного сторожа. – Теллита, а теперь-то чего будет?

– Не знаю.