Уже смеркалось, когда он въехал на улицу, где толпились несколько женщин. Они окружили одну из товарок и наперебой успокаивали ее. Над их голосами басовито-недовольно разносился голос одной приземистой полной холкунки:

– Сколько же можно!? И себя изводишь, и нас! Довольно! Прекрати плачь. Боги отняли – боги приведут. Чай не дитя померло. Толку-то от него. Не приласкать, ни разродить тебя не бог. Какой это хол?! Ан так ему и надо!

– Что ты говоришь, Кнова. Как можно?! – совестили ее.

– Чего я говорю? Правду говорю.

Ран остановился подле и посмотрел на заплаканную молодую холкунку, стоявшую у стены дома и отиравшую слезы. Их глаза встретились.

– Я пришел, Теллита! – вдруг вырвалось у Рана.

Холкунка побледнела, вскрикнула и бросилась в дом, заперев за собой дверь.

– Чего это она? – не поняли товарки. – Теллита, ты чего это?

– А, оставьте ее, совсем умом тронулась, – забасила Кнова. – Не хочу более про нее знать, пока не отойдет. Пошли в дом, холы, пошли! А ты чего встал? – набросилась она на Рана.

– А тебе чего? Мешаю разве?

– Ничего, – присмирела женщина.

– Иди, куда шла.

Товарки тут же разошлись по домам.

Ран остановил телегу у двери Теллиты. Дети стали хныкать. Пришла пора поесть. Холкун поочередно брал их на руки и кормил.

– Дитяти, что ли, у тебя, хол?

Ран обернулся. Из окна на него смотрела Теллита. Ее лицо показалось ему таким прекрасным, что даже дух захватило.

– Дитяти, хола.

– Твои, али украл, али… продаешь? Коли продаешь, тогда иди вон…

– Мои.

Холкунка скрылась за окном. Дверь заскрипела, и девушка появилась на пороге.

– Кормить их надобно, да?

– Кормить. Тяжко мне одному с четверыми управиться. Хозяйка мне нужна. Без нее никак. – Словно по команде, четыре детские глотки возопили в небеса.

– Чего это? Чего это вы? – сбежала к телеге девушка. Она взяла на руки двух малышей, прижала их к себе и принялась баюкать. – Не буйный ты? – спросила она и зарделась. Потом насупилась, но, взглянув на детей, улыбнулась. – Иди в дом, – не оборачиваясь, приказала она Рану. – Всю округу перебудили.

– Ты… знай… других детей и не будет… – сказал вдруг Ран. Он удивился своим словам. Ни в мозгах, ни на языке до этого их не держал.

Теллита кивнула:

– Поглядим. Коли хозяйка нужна, так вот она я.

Битва бооров

Грухх трубно заурчал и зашевелил своими маленькими ушками. Его мощные лапы, обутые в красивого покроя мягкие сапожки, вокруг которых обвилась железная лоза с позолоченными жилками, нетерпеливо переступили одна подле другой.

– Бургон, – ласково проговорил брезд в простой одежде, подошедший к стойлу.

Брезд был немолод. Его лицо сморщилось от времени и рубец, раскрасневшийся от холода на щеке, потонул среди других похожих рубцов, бывших морщинами. Холодно-серые глаза брезда с теплотой ласково смотрели на боевого грухха.

Брезд вытащил из-за пояса широколезвийный топор на короткой ручке и протянул грухху. Животное с довольным урчанием принялось лизать холодную сталь.

Мальчик-брезд, стоявший подле старого воина и едва доходивший ему до пояса, с восхищением смотрел на это действо.

– Видишь, Налагт, только боевой грухх лижет оружие, поднесенное ему. Только боевой… – довольно проговорил старик. Он погладил нос животного и похлопал его по мощной скуле.

– Поедем ли, деда? – спросил мальчик и настороженно ожидал ответа.

Старый воин с улыбкой смотрел на него. Он завидовал мальчику. Для него все было вновь: и грухх, и первый выезд в долину, – все, что приелось и стало обыденным для старого брезда.

– Сильно хочется? – поинтересовался с деланным безразличием дед.

– Очень сильно. – Голос мальчика дрожал от волнения.