Михаил Александрович достал серебряный «Breget». Большая стрелка подпирала римскую цифру XI. Уже начались танцы.

Общаться с нужными людьми и вести свою замысловатую политику Игнатьеву помогал первый драгоман Макеев, а когда он отлучался (по распоряжению посла) его место тут же занимал Эммануил Яковлевич Аргиропуло или он, второй переводчик посольства, Михаил Александрович Хитрово, отлично знающий, что в дипломатической и нелегальной разведке своя иерархия. Второй секретарь миссии по своему воинскому званию и статусу разведчика может быть гораздо выше её руководителя, а сиволапый истопник в городской бане, не умеющий трёх слов связать без «ну» и «это», может быть не кем иным, как опытнейшим резидентом, у которого в подручных ходит не только полковник Франкини, сам занимавший в дипломатической резидентуре российского Генштаба не последнее место, но, может быть, и сам посол. То, что делается на виду у всех, особой роли не играет. Официальный статус – это ширма, а что там за ширмой, за тройными голубыми занавесками из набивного китайского шёлка или блёсткой турецкой парчи – поди узнай! Но лучше этого не делать. Невидимая миру иерархия подполья, состоящая сплошь из людей, приученных работать тайно, тут же свернёт вам башку. Посольство – это бутафория. Кулисы балагана. Непроницаемый занавес. Если хотите, сцена итальянской оперы с её скрытой механикой, способной быстро менять декорации. Вот почему на вопрос: за кем из русских дипломатов следит турецкая контрразведка в первую очередь, можно смело отвечать: за всеми. Вот отчего кругом – переодетые агенты. А за какими важными секретами любая контрразведка охотится особо? За посольскими шифрами. А шифры эти за семью печатями, то ли в комнате без окон, где находится лаборатория дагерротипов, то ли в подвальной каморке с потайной дверью, которую не сразу и найдёшь, даже стоя около неё.

Родные в Петербурге думают, что ты посольский кучер, а ты на самом деле шифровальщик. Ни мать о том не знает, ни отец. И брат не знает, кто ты есть, да и не надо ему знать – здоровее будет.

Второй шифровальщик – хмурый, молчаливый и оттого как бы слегка сутулый увалень, числился дворником, но с дворницкой метлой его никто не видел. Да и вообще мало кто знал, что таковой имеется. Днём он спал, а по ночам «шаманил». Посольский дешифровщик – худой, узкий в плечах, с болезненно-бледным костистым лицом, тоже не любил бывать на людях. Как и оба шифровальщика, которых Хитрово называл «совами», он ютился в узкой комнатке, похожей на тюремный каземат. Еду для этих «сов» готовили отдельно, как правило, вечером. Ни шифровальщики, ни дешифровщик, никогда не появлялись в зале торжественных приёмов, но они бывали в канцелярии, в кабинете посла и в библиотеке, располагавшейся в просторной смежной комнате, сплошь заставленной высокими (до потолка) стеллажами для книг. За пределами посольства их никто не видел. Даже в сад не выходили, жили в закрытом режиме. Из шести комнат, в которые они могли заходить в ночное время, днём они не заходили ни в одну. Обычно, если в том была нужда, секретари посольства сами спускались к ним – в подвальный лабиринт. Понятно, что ни шифровальщикам, ни дешифровщику, никто завидовать не собирался: для здоровых мужиков жить взаперти, без соответствующих плотских развлечений, дело тяжкое. Подвигу равное. Драгоманы называли дворец миссии «каменным склепом», а жена полковника Франкини – «фешенебельным застенком». Каждый шифровальщик знает, что он никогда по своей воле не прогуляется по набережной Долма-Бахче и не познакомится с какой-нибудь приятною особой: ни в ближайшем – обозримом будущем, ни в отдалённом – непроглядном. Агенты турецкой «наружки» – филёры, топтуны, подмётки, все эти попрошайки-инвалиды, хитроглазые торговцы опиумом, приворотным зельем и квасцами для симуляции девственности, нахальные сутенёры и осторожные контрабандисты, – сразу же возьмут его в кольцо, пойдут по следу и раскусят, что это за фрукт. А чтобы гурманы из турецкой полиции остались с носом, истекли слюной, так и не отведав лакомого блюда, шифровальщика «стреножит» русская контрразведка. Тихо, быстро, незаметно. Так что, ни о каких любовных авантюрах, каким бы решительным и падким на женские прелести он ни был, шифровальщик может не мечтать. Даже зародись в его толковой голове дурацкий план по обольщению какой-нибудь местной красотки, пусть даже самого доступного пошиба, чувство долга и страх за свою жизнь (кому охота быть убитым в одночасье?) безжалостно принудят его, данника присяги, тоскливо куковать и сладострастно грезить в подвальной комнате российского посольства. А впрочем, есть ли разница, в каких условиях бытует шифровальщик? В какой подвальной или же иной тайной каморке ходит он из угла в угол, охваченный волнением любви, о какие шершавые стены «казённого» дома стукается он разгорячённым бессонницей лбом? Если и есть, то весьма небольшая. Всё равно он вечный рыцарь её величества военной тайны; государственной секретности. Вот, почему в министерстве иностранных дел при подборе кадров руководствуются двумя главными критериями: профессиональной подготовкой и политической ориентацией. Каждый шифровальщик, – носитель тайных сведений, военных и экономических секретов; каждый дешифровщик – данник и колодник особого негласного надзора. А разведкам всего мира именно такие люди и нужны, в чьих казённых головах всё время множатся секреты большой стратегической важности.