Повисший на ноге труп сковал лося. Он никак не мог его стряхнуть. Волки не упустили удобный момент, с двух сторон вцепились ему в горло, в пах, и лось рухнул. В тот же миг отец вскинул двустволку и двумя выстрелами уложил двух волков. Пока перезаряжал, стаю словно ветром сдуло.

Когда они подошли, лось ещё дышал. Отец достал нож, полоснул ему по горлу. Домой они вернулись с тремя волчьими шкурами и горой лосиного мяса. Потом долго вспоминали и рассказывали друг другу, как они втроём еле сдёрнули волка с лосиной ноги.

Евстафий предусмотрительно захватил лётную карту, компас. Сейчас внимательно разглядывал линии высот, извилистые ниточки рек, ручьёв.

– Мы здесь, – ткнул он в квадрат с голубым кругляшком, – а перед нами ключ Венчальный.

На карте красным карандашом был прочерчен маршрут их полётов из города гидростроителей Усть-Улыма в районный центр с коротким и непонятным названием Чуя.

Оказывается, братья летали в этих местах. Всего-то в шестидесяти километрах от Венчального. На их АН-2 двадцать минут лёта. Может, даже пролетали над этой сопкой. Чем-то она показалась им знакомой. Профессиональная память лётчиков цепко схватывала ландшафт, ориентиры.

На краю поляны чернело пятно старого кострища. Под раскидистой елью высилась груда впрок заготовленных дров, заботливо укрытых пластами лиственичной коры.

– Благодать, рубить не надо, – порадовался Евстафий. – Тятя навалял, хоть баню топи.

– Нет, сынки, нынче дровишками займётесь всерьёз, – возразил отец. – Пошли, покажу, где инструмент храню.

Под еловым выворотнем лежали лопата, ведро, старательское сито, отдельно лучковая пила и топор, завёрнутые в плёнку. Отец велел всё забрать, идти за ним. Сыновья раньше не прекословили отцу, сейчас, глядя на его просветлённое лицо, чувствовали значимость момента и не перечили. Им предстояло узнать что-то необыкновенное, ради чего жил отец, долгие годы держал в тайне от всех и теперь собирался доверить им.

Мирон пересёк поляну, вышел на берег. Сделал несколько шагов вправо, влево, нашёл прямую, соединяющую заломаную лиственницу на том берегу и скалу-отстой на вершине сопки. Показал пальцем под ноги.

– Копай, Анкудин, здесь. Ты, Евстафий, бери сито, будешь мыть.

Анкудин сгрёб прошлогоднюю пожухлую траву, срезал верхний слой, пронизанный бесчисленными корешками. Дёрн резал аккуратными квадратами, складывал в сторонку. На случай, если придётся возвращать его на место для маскировки. Чистый песок вперемешку с галькой бросал в сито.

Евстафий подхватил сито, зашёл поглубже, опустил в воду, круговыми движениями начал гонять породу. Течением уносило белёсую муть. Помаленьку убыстрял вращение, наклонял сито на одну сторону, сбрасывал через борт гальку, песок. Вода в сите становилась всё чище, и вдруг по сетчатому дну мазнуло жёлтым, маслянистым.

Ему не требовалось объяснять, что это такое. Евстафий оторопел, глядел на золото, не веря своим глазам. По ситу жёлтыми мурашками густо разбежались самородки. Он протянул сито отцу, брату, безмолвно спрашивая, как такое может быть, не снится ли ему.

Братья не одно лето помогали отцу мыть золотишко, знали толк в старательском деле, но такого богатого съёма никогда не видали и даже не слыхали.

– Выкинь, – обронил отец. – Тут этого добра как грязи.

Евстафий послушно опрокинул сито, прополоскал от жёлтых блёсток. Только что он подержал в руках свой заработок месяца за три, здесь добытый за пять минут.

– Опрокинь коряжку, – велел отец Анкудину и показал на обломок с корнями. – Разгреби маленько да полегче – там стекло.

Через минуту Анкудин поднял литровую банку, закрытую капроновой крышкой. Держал он её с видимым усилием. Сквозь стекло просвечивало золото. В банке самородки были покрупнее, с бруснику, с кедровый орех.