– Боже, Айзек… только не начинай, прошу, а!

– Во-первых, – он повысил голос, – не затыкай мне рот, а, во-вторых, ты сдохнешь такими темпами, или ты уже совершенно отупел!?

– Я всё прекрасно понимаю и без тебя! Не нужно меня учить!

– Да что ты говоришь! Учить тебя не надо. Тогда какого хрена я до сих сраных пор смотрю за тем, как тебя просто шпыняют от одного нокаута к другому?! А, Лиам?

Айзек схватил меня за ворот.

– Я слежу за тобой, только потому что ты пока не обзавёлся собственными мозгами. Ты лезешь напролом, как будто бессмертный, идиот! Думаешь, это смешно? Думаешь, то, что получил по башке тебе мужества придаст? Думаешь, – он ткнул мне в шею, на следы от удушения, те отдались тупой болью, – что это тебя как-то украшает?

Хрена с два, тебя это украшает, Лиам, ты чёртов слабак. Так что либо засунь свою гордость в задницу и работай, чтобы стать сильнее, либо закрой рот и терпи, что за тобой такой жёсткий контроль, как за малолетним ребёнком!

Я молчал. Айзек тоже смолк. Повисла тишина, нарушаемая лишь шептанием ветра. Он разжал пальцы, выпуская из рук кофту, и отпихнул меня от себя. Я отвёл ногу назад, чтобы устоять, и опустил голову, поджимая губы. Неприятно? Больно? Да, досадно до одури. Неприятно до изнеможения. Больно до адских котлов. Словно кувалдой по голове, меня ударило чувство ненависти. Ненависти к самому себе.

Это чувство разожгло в груди то, чего не было никогда. Оно пожирало меня, словно огонь с удовлетворением трещал и разрастался, пожирая каждый поддающийся его жару предмет. В голове пульсировала мысль: «Я слабак», а внутренний голос добавлял шипящее: «Ты никчёмный. Бесполезный, лишь ребёнок, мешающийся под ногами». Те мысли, которые я так тщательно старался скрывать от самого себя, вылезли наружу.

– Лиам, – проговорил Айзек, не поднимая головы, в голосе разжигался стыд и жуткая неловкость.

– Не надо, – я посмотрел на острые ветви, накреняющиеся от холодного ветра, – ты ведь прав.

– Лиам, я просто…

Я убрал руки в карманы и развернулся, Хилл хотел остановить меня, однако не стал догонять, тяжело выдохнув скопившийся в груди воздух. Я скрылся в доме и быстрым шагом направился к себе в комнату. Появилось желание побыть одному. Сорваться по пустяку на кого-то не хотелось. Не хотелось причинять кому-то боль из-за того, что сам ощущал, как она разрывала меня изнутри. Слабак и глупец – этим всё сказано. И никто в моей слабости, кроме меня самого, не виноват.

Комната оказалась наполнена солнцем, оно оставляло мне малиновые мазки от своего нового наброска в виде заката. Я остановился у окна, игнорируя морозный воздух, обволакивающий тело. Мурашки кололи, словно тысячи игл проникали под кожу. Но даже холод не мог утопить чувство разгорающейся дальше ненависти. Я стоял не в силах ей противостоять. Я никому не был в силах противостоять. Даже самому себе.

Ветер хлестал по лицу, куртка флагом развевалась от скорости и била по телу. Мотор мурлыкал, задирая отстающие автомобили. Светофоры предупреждающе моргали жёлтым. Я проскочил на один из них и услышал разъярённый сигнал от испугавшегося водителя. Звук растворился в воздухе. Сто пять миль в час гудели в голове, как осиный рой. Мысли жалили, а их яд распространялся по всему телу, стремительно приближаясь к сердцу.

Айзек всегда оказывался прав. И даже сейчас, когда он назвал меня слабаком, я не был задет или обижен на него. Горькая правда куда лучше пропитанной обнадёживающей сладостью лжи.

Телефон завибрировал в застёгнутом кармане куртки и оповестил меня о входящем вызове. Я посмотрел на спидометр: стрелка дёргалась на двухстах. Пейзаж сменялся молниеносно, здания слились в сплошную реку из пятен. Автомобили ревели, огромные фуры растянулись вдоль полосы. Поворот к городу. Дорога вдали сужалась на две. Я начал сбавлять скорость, чтобы продолжать спокойно контролировать своё движение. Может, я и правда идиот, но идея помереть на байке, поломав себе всё, что только можно, меня нисколько не привлекала.