И он стал рассказывать о своей молодости и быстрых успехах в университетах Феррары и Болоньи, где он получил степени доктора богословия и других наук с большой похвалой.

Когда Монтальто снова спустился вниз, он вместе со своим управляющим отправился в сад, чтобы посмотреть на молодые фруктовые деревья, которые он сам посадил. Он ведь был сыном садовника и в детстве ему приходилось и работать в саду, и быть подпаском, поэтому мир растений и живых существ не был ему чужд. Его отец арендовал сад в Гроттаммаре в провинции Марк Анкона на Адриатическом побережье, и мальчик Феличе Перетти помогал ему, охраняя сад, а по ночам пас скот при свете звезд, как мальчик Давид. Он не стыдился этого: ибо разве Бог из всего народa не избрал именно Давида? «Бог велик в малых сих», – любил он повторять.

Пока мысли кардинала блуждали в прошлом, внезапно из строящегося здания раздался пронзительный крик и Фонтана в страхе бросился туда. Через некоторое время он вернулся к Монтальто, бледный и взволнованный: во время разборки лесов упала балка и ударила плотника по голове. Теперь он лежал без сознания на груде обломков, окруженный своими товарищами; из зияющей раны во лбу ручьем лилась кровь. Ни у кого не было с собой чистой тряпки. Монтальто подошел к пострадавшему, вытащил из кармана платок и приказал его перевязать. Льняную робу плотника разорвали на лоскуты, которыми забинтовали рану поверх платка, но вскоре они пропитались кровью.

– Мою повозку! – приказал кардинал. Однако, несколько плотников уже сколотили из палок и досок носилки, уложили на них раненого и накрыли его старым, изорванным плащом. Затем они подняли его на свои сильные плечи, чтобы отнести в близлежащий монастырь в банях Диоклетиана. Монтальто достал свой кошелек и дал Фонтане несколько скуди.

– Позаботься о нем от моего имени, – сказал он, – и дай мне знать в ближайшее время, как он себя чувствует. Да поможет ему Бог!

Затем он последовал за носилками к воротам виллы; это было похоже на похоронную процессию. Фонтана трижды перекрестился.

– Только бы это не было дурным предзнаменованием, – кардинал тихо сказал Сангаллетто.

Когда по дороге домой карета снова проезжала мимо Палаццо Колонна, Монтальто снова вспомнил свое прошлое. За дворцом, у подножия Квиринала, находились церковь и монастырь Двенадцати Святых Апостолов (Санти-Апостоли): именно здесь началась его блестящая карьера и именно сюда он вернулся после славных лет скитаний. В то время он также завязал доверительные отношения с Колонна, которые продолжаются до сих пор.

– Как все-таки быстро пролетают годы, – сказал Монтальто своему управляющему, сидящему напротив него на переднем сиденье. – Прошло уже тридцать лет с тех пор, как я переехал туда. Тогда я был молодым проповедником на время поста, но уже успел наделать много шума в столице христианства. Шума было очень много, потому что моими слушателями были не простые набожные прихожане, а критики и завистники, даже кардиналы и иностранные послы. Но тогда я был еще молод и дерзок и не щадил даже величайших правителей Европы. Высокородный кардинал Карпи был моим покровителем. Он уже покровительствовал мне несколько лет, когда я одержал верх в споре с языкастым калабрезе. Это было время, когда Церковь очнулась от своего неоязыческого сна и начала давать отпор еретикам. Пламенный Игнац Лойола и кроткий Филиппо Нери, эти святые мужи, кардиналы Караффа и Гислиери, впоследствии взошедшие на престол Петра, почтили меня своей дружбой и часто навещали меня, бедного монаха, в моей монастырской келье…. Я никогда не забуду первый визит Гислиери. Во время одной из моих проповедей недоброжелатель положил на кафедру запечатанное письмо. Когда я закончил свою проповедь, я распечатал его. Это был список всех моих главных постулатов, и на каждом из них крупными буквами было написано: «Ты лжешь». Я испугался и отправил письмо в Святую Инквизицию. Вскоре в моей келье появился Великий Инквизитор Гислиери. Его глубоко посаженные глаза под суровыми бровями, резко очерченные черты лица напугали меня. Началось безжалостное испытание. Но чем больше он спрашивал меня, тем мягче становилось выражение его лица, и на его губах мелькнула улыбка. Наконец, он обнял меня в слезах. С тех пор он стал моим вторым покровителем.