Мы с Сетом бежали в паре, он был ближе всех в связке, я ориентировался на него. Сет дышал через нос и смотрел под ноги. Я, борясь с искушением вывалить язык на плечо, захлопнул пасть и тоже начал следить за дорогой, – земля, разбитая десятками ног и колес, казалась одной сплошной и гладкой поверхностью. Вглядываться в это жидкое месиво было бесполезно, я надеялся лишь поймать и упредить тот момент, когда нога подвернется в щиколотке, запнувшись о камень, спрятанный под водой.

Но когда, наконец, послышался и неслаженный скрип колымаг, и разноголосый говор людей, и крики животных, солдаты дали команду «шагом». И мы пошли. Быстро, но пошли. Догнав плетущиеся в хвосте волокуши, мы уже выровняли дыхание и даже чуть сбавили шаг. Я понял: эта длинная живая цепочка движется со скоростью последнего составляющего ее звена. А последними идут люди. Пользуясь раскатанной будто специально для них дорогой, они тянут смастеренные из лозы и гибких пород дерева волокуши, на которые валом свалено сено, а поверх – нехитрые изделия деревенского ремесленника. Не иначе на продажу в город… или на ярмарку.

– Съели, да? – На ворохе корзин, придерживая их и держась за них – одновременно, ехал мальчишка лет семи. Облаченный в грязную, но крепкую робу, босой… Босой. Я подумал эту мысль дважды, и все же она не желала укладываться в голове.

– Сколько вас полегло? Половину перебили дружинники? Больше? – Мне невольно захотелось надрать наглецу уши. Триста метров бегом да в одной связке странным образом сблизили меня с грабителями.

– Храбрый, да? – Заговоривший попытался плечом утереть разбитый в кровь нос, не сумел и, в два шага нагнав товарища, утерся о его спину, – где бы вы были, кабы не дружинники? Перерезали б мы горло твоему папашке, а тебя к себе бы взяли, – он шмыгнул, затянувшись глубоко, прочистил горло и сплюнул бурые сгустки, – только язык сперва укоротили бы… Храбрец.

Связка грянула хохотом, верховые обеспокоенно подтянулись ближе, хозяин волокуши нервно передернул плечами, вся плетеная конструкция опасно покачнулась, но мальчишка удержал равновесие.

– Заткнись! – Сет рявкнул это одновременно с отцом ребенка. Вскинул голову, смерив балагура взглядом. Тот заткнулся. Ненадолго.

Обоз плелся вяло, лес у обочин не занимал взгляда, и через несколько минут разговор возобновился.

– Грех тебе глумиться, последыш. Думаешь, нам твои корзины нужны были? Ну, взяли бы, конечно, парочку… на хозяйство. Так то – добыча не богатая.

– Я не последыш. – Мальчишка настороженно прищурился. – С чего ты взял, будто я – последыш?

– А как же, – грабитель обернулся, подмигивая идущим следом товарищам, – раз ты на базар едешь, значит, ты и младшенький, а прибьем тваво батьку, как раз и останешься… последыш!

– Твоя неправда! – Слезы зазвенели в голосе, и только поэтому он сумел перекрыть гогот. – Неправда ваша! Как вы батьку прибьете, когда вы связанные?!

– Ой, связанные! – Балагур никак не унимался. – Вот погоди, ночь придет – весь обоз перережем! Чай, с замками обращаться умеем и ножи в руках держать сподручные!

– Мооол-чать! – Охрана не выдержала, солдат дернул коня в сторону, ожег весельчака плетью.

Гогот стих. Лишь некоторые крутили еще головами, стряхивая набежавшие на глаза слезы, а неугомонный балагур тихонько похохатывал.

Мальчишка обиделся и заметно испугался. Осторожно перебирая ногами, забрался повыше. Не рискуя повернуться спиной, стал смотреть по сторонам, на медленно плывущие мимо деревья.

В связке завязались тихие разговоры:

– …Телег по десять…

– Сколько раз уже было…

– Ей-ей, лучше… голову отсекли… встал бы обоз… от хвоста путь загородил…