И , наверно, не надо даже думать, что в нее не кончал, что шансы невелики… Велики они, шансы. 
Потому и Клубничка волком при встрече смотрела. И не шла на нормальное общение. 
Обиделась… Имеет право. 
Я бы…
Да ну нахер!

Очень сильно хотелось пойти прямо сейчас, вытащить ее из-под Хохловской руки и порасспросить… Вернее, даже не так. 
Удостовериться. 
Просто лишний раз. Дать возможность самой сказать. Не переть буром, а предоставить свободу выбора. Оповестить об изменении статуса. Ну а потом уже все остальное. 
Что именно «остальное» и как договариваться, я не представлял, наивно считая, что буду действовать по ситуации. 
Начнет Клубничка морозиться и возмущаться, буду разговаривать. 
Начнет отмалчиваться, буду заставлять… Говорить. Применять нестандартные методы. Вернее, стандартные, но на камеры их не применишь. 
А значит, надо место найти поспокойнее…
А пока что дать возможность поработать Клубничке. Успокоиться, прийти в себя. Ее тоже нехило так встряхнула наша встреча. 
И нет, думать о том, что ее могло бы и не случиться, этой встречи, я не собирался. 
Она случилась. 
И это хорошо. 
Теперь будем работать с тем, что имеется. 

Я набрался терпения, загрузился работой по основному профилю. И все ждал, когда Клубничка завершит рабочий день и процокает каблучками по мрамору вестибюля. Выйдет на улицу, направляясь в сторону метро. 

А у метро я ее буду ждать. Я и мой служебный гелик. 

И вот как назло, когда долго ждешь чего-то, оно происходит в самый неожиданный момент. 
Меня отвлекли подчиненные, пришлось спускаться на минус третий, решать вопросы рабочего характера… И всего-то на пятнадцать минут отлучился, а Клубничка успела выкатиться из здания и спелой ягодкой запрыгнуть в метро! 
Пришлось еще задержаться, с досады накрячил тех, кто мне помешал в слежке, обрадовал их дополнительными сутками, чтоб не отвлекали начальство от важных дел. 
И рванул следом. 

Катя могла ехать только в гостиницу, куда Центр селил командировочных. 
И я очень надеялся, что она все же там. 
И очень надеялся на нормальное развитие беседы. 
И зря. 

Катя так быстро указала мне на дверь, что я даже и не понял, как развернулся и пошел. 
Злой и напряженный. 

И только у порога уже нашел в себе силы задать главный вопрос. Получилось водевильно, но – черт! – я не специально. Не умею с женщинами серьезно. Урчать на ушко, соблазняя, говорить  глупости, чтоб в койку затащить… Это легко. Это все умеют. 

А смотреть в глаза, карие, глубокие, ощущать крышесносный клубничный аромат, ставший, как мне показалось, даже еще насыщенней, понимать, что хочу ее, страшно, дико хочу, как маньяк… И одно, самое маленькое ее движение мне навстречу… И все. Снесет же нас ураганом похлеще, чем в первый раз! Там я еще мог сопротивляться. Сейчас – нет. 
И отвечать на вопросы… Незаданные, незаданные, сука, вопросы! И не отвечать! Потому что… Нихрена же нет ответов! 
Вот это тяжело. 
Вот это убивает. 
Все силы забирает. 
И потому да. 
Отправила вон, я развернулся и пошел. 
И лишь на пороге…

Катя молчит. 
Спиной ощущаю ее горящий взгляд, горький такой, болезненный. Для меня. Потому что – насквозь. До сердца. 
Соврет? Правду скажет? Или… Или эта правда будет… Неправильной для меня? И не от меня у нее девочка Софья с отчеством Антоновна…

- Твоя, Зубов. 

Пол все-таки дрожит под ногами. И дерево двери подозрительно скрипит… С недоумением перевожу взгляд на свои белые пальцы на ручке. Надо разогнуть. Сломаю же. Собственность Центра…
Разворачиваюсь медленно, как … бревно. Дурацкий Буратино, у которого разом все его гребанные деревянные суставы крошатся, в труху превращаются.