Рудольф Карлович сразу уселся сзади – видимо, желал тактично оградиться от любых разговоров. Сегодня старик был молчаливее обычного, но язык жестов выдавал его волнение. Дирижер никак не мог устроиться в машине, хотя та обладала внушительными габаритами, путался в пальто, несколько раз ронял зонт-трость. Мы с Гением старались упредить любые его желания и с готовностью бросались на помощь всякий раз, когда это требовалось.

В салоне царила напряженная тишина. Любые разговоры сейчас, когда Рудольф Карлович готовился к «встрече» с давним знакомым, казались неуместными. Включать музыку и вовсе было бы вопиющей неделикатностью. Вот мы и молчали. Гений ловко управлял своим шикарным черным внедорожником, а я искоса наблюдала за нашим лидером и думала о всякой всячине…

Вчера я посмотрела один из концертов с участием Рудольфа Карловича. Поисковик в интернете выдал множество ссылок на его выступления – в Москве, Питере, Казани, Эдинбурге, Вене… Я выбрала свой любимый Третий фортепианный концерт Рахманинова – никогда не считала себя знатоком классической музыки, но это произведение могла напеть наизусть и чуть ли не целиком. А еще мне вдруг вспомнилось, как в юности ходила с мамой на вечер памяти Рахманинова. Из всех рассказов особенно запомнился один: как композитор, столкнувшись с критикой, погрузился в глубокий творческий кризис и несколько лет ничего не сочинял. Тогда ему помог талантливый психотерапевт – может быть, наш Гений точно так же поможет Рудольфу Карловичу?

Словом, я выбрала композитора и произведение неслучайно – и до сих пор находилась под впечатлением. Рудольф Карлович высился на сцене, как полководец, готовый отдавать приказы покорной рати. Нет, скорее как судья, замерший перед тем, как преломить жезл и отдать преступника палачу… Ох, какую чушь я несу – похоже, обещанная статья уже начала складываться у меня в голове. И совершенно напрасно, ведь дирижер ясно дал понять, что не хочет шумихи. Но воображению ведь не прикажешь…

Знакомая с детства музыка раскрывалась для меня совсем иначе. Сейчас она была фоном для всего, о чем поведал нам дирижер: я слышала наивное вдохновение юности, бурные надежды, разочарование, яростную, готовую выплеснуться злость – и успокоение, смирение, светлую грусть завершающего жизненный путь человека. В конце он, измотанный, взмокший, из последних сил взмыл над оркестром, подгоняя музыкантов, заставляя их следовать неистовому темпу… На финальном аккорде дирижер размашисто, с исступлением взмахнул палочкой, будто желая поразить пианиста в самое сердце. Ставя точку в своей жизни. Оставляя ощущение трагедии.

Гений между тем притормозил на одной из улочек – к известному кладбищу в центре города проще было подойти пешком. Открыл мою дверцу, потом заботливо помог выбраться Рудольфу Карловичу. Я почти физически ощущала владевший дирижером трепет, но покровительственное присутствие Гения немного развеивало напряжение. У самых ворот кладбища старик остановился как вкопанный, не в силах занести ногу и сделать последний решительный шаг. Нечто подобное чувствуешь иногда во сне, когда нужно бежать, а тело тебя не слушается.

– Может быть, вернемся? – Гений мягко тронул за рукав дирижера. – Не надо себя мучить.

– Нет, – покачал головой старик и упрямо тряхнул седыми прядями. – Нет. Иначе я никогда от этого не избавлюсь.

Кивнув, Гений скрылся в маленьком здании при входе, где располагались администрация кладбища и цветочный магазин. Через пять минут он выскочил оттуда с двумя ветками каких-то странных красновато-желтых цветов, напоминавших языки пламени.