Я очень благодарен товарищам, что они подбодрили меня. Если бы рабочим я был непонятен, я думаю, они не сидели бы здесь. А я вижу – сидят, и слушают, и смеются в нужном месте, где я написал, чтобы смеялись, – значит, понимают, а то чего же смеяться стали бы? И напрасно меня товарищи обвиняют в том, что я сюда пришел после двух выступлений в Политехническом музее. Может быть, товарищи думают, что я в Политехническом музее выступал перед теми, кто на один день из Соловков приехал? Там тоже сидели советские служащие, вузовцы, рабочие. У меня сто пятьдесят мест есть, которые я раздаю сам. Там тоже аудитория квалифицированная, мне нужно выслушать и их мнение, и поэтому напрасно думают, что я подлизываюсь. А я к хозяину в последнюю очередь прихожу. Если бы я пришел и просил – выслушайте меня, меня никто не хочет слушать, – тогда другое дело. Я не подхожу к вам бюрократически – отзвонил, и с колокольни долой. Я по-действительному хочу увидеть и услышать то, чего я не понимаю. Вы понимаете такие вещи, которых я не понимаю, и наоборот, те вещи, которые я знаю, – вы не знаете. Я очень благодарен аудитории за внимание и обещаю все свои вещи читать у вас.
Некоторые спрашивают[9]
Что я думаю о своих пьесах.
Мне рассказывали:
В трамвай сел человек, не бравший билета и старающийся обжулить дорогу. Заметивший кондуктор изругался:
– Эх ты, жулик, шантрапа, сволочь… клоп Маяковского…
Пригодившееся для жизни и вошедшее в жизнь определение было лучшей и приятнейшей рецензией на мою пьесу.
«Баня» бьет по бюрократизму, «Баня» агитирует за горизонт, за изобретательскую инициативу.
«Баня» – драма в 6 действиях с цирком и фейерверком.
Поэтому я дал «Баню» самому действенному, самому публицистическому Мейерхольду.
[1929]
Что такое «Баня»? Кого она моет?[10]
«Баня» – «драма в шести действиях с цирком и фейерверком».
«Баня» – моет (просто стирает) бюрократов.
«Баня» – вещь публицистическая, поэтому в ней не так называемые «живые люди», а оживленные тенденции.
Сделать агитацию, пропаганду, тенденцию – живой, – в этом трудность и смысл сегодняшнего театра.
Привычка театралов к «амплуа» (комик, «эженю» и еще чего-то), к «типам» («33 лет с бородой», или «высокий брюнет, после третьего действия уезжает в Воронеж, где и женится»), эта зашаблонившаяся привычка плюс бытовой разговорный тончик и есть архаический ужас сегодняшнего театра.
Театр забыл, что он зрелище.
Мы не знаем, как это зрелище использовать для нашей агитации.
Попытка вернуть театру зрелищность, попытка сделать подмостки трибуной – в этом суть моей театральной работы.
В общем перипетии «драмы» таковы:
1. Изобретатель Чудаков изобретает машину времени, могущую возить в будущее и обратно.
2. Изобретение никак не продвигается через канцелярские рогатки и через главную из них – через тов. Победоносикова, главначпупса – главного начальника по управлению согласованием.
3. Сам тов. Победоносиков приходит в театр, смотрит самого себя и утверждает, что в жизни так не бывает.
4. Из будущего по машине времени является фосфорическая женщина, уполномоченная по отбору лучших для переброски в будущий век.
5. Обрадованный Победоносиков заготовил себе и литеры, и мандаты, и выписывает суточные из среднего расчета за 100 лет.
6. Машина времени рванулась вперед пятилетними, удесятеренными шагами, унося рабочих и работающих и выплевывая Победоносикова и ему подобных.
Привожу отрывок последнего, VI действия.
Все это, вместе взятое, будет показано театром В. Э. Мейерхольда.
[1929]
В чем дело?[11]
В том, что «Баня» – драма в шести действиях с цирком и фейерверком, направленная против бюрократизма, против узости, против покоя.