Он попробовал сначала еще раз открыть дверь ключом (вдруг Пам успела вытащить свой?), а потом начал трезвонить, не опасаясь уже, что разбудит жену или Элен.

Памела открыла минуты через три, встала в проеме двери, уперев руки в бока, в точности, как в фильмах о ревнивых женах, и сказала голосом, похожим на клокотание лавы в жерле вулкана:

– Ты мог бы остаться у нее насовсем, дорогой. Решил приехать за вещами?

– Послушай, Пам, – миролюбиво начал Себастьян. – Все очень серьезно, я говорил с Форестером…

– Как по-джентльменски! – воскликнула Памела. – Вы с Форестером разобрались, наконец, кто останется с этой… Я понимаю, все очень серьезно…

– Ничего ты не понимаешь! – вспылил Себастьян и, отодвинув жену рукой, вошел в прихожую. Должно быть, он не рассчитал движения: Памела, не удержавшись на ногах, упала на стоявший у стены обувной ящик, крепко ударившись спиной.

– Господи, извини, я совсем не… – Себастьян бросился поднимать Памелу, но она поднялась сама и молча пошла в спальню. У них никогда не было скандалов, они не умели кричать друг на друга, и Себастьян стоял посреди холла, бессильно сжимая кулаки и не представляя, как заставить Памелу сесть и послушать, просто послушать – его, а не себя.

Из спальни слышны были голоса Памелы и Элен; жена, похоже, уговаривала девочку что-то сделать, а та сопротивлялась – хотела спать, судя по тону. Себастьян запер входную дверь, вытащил ключ, положил в карман и принялся ждать.

Памела вышла минут десять спустя, в одной руке она держала чемодан, с которым они в прошлом году ездили на Ниагару, а другой рукой вела Элен, на спине которой был детский рюкзачок, купленный для летних прогулок и еще ни разу не использованный. Девочка увидела Себастьяна, кинулась к нему, но, будто собачка на поводке, остановилась и захныкала.

– Отойди, пожалуйста, – ледяным голосом сказала Памела.

– Послушай, Пам, – Себастьян понимал, что должен подобрать точные слова и произнести их один раз, потому что второго не будет, – не делай глупостей, пожалуйста. Все очень серьезно.

– Да уж куда серьезнее, – презрительно сказала Памела. – Отойди от двери, дай нам выйти.

– Элен живет в нескольких мирах, – сказал Себастьян. – Это доказал Дин Форестер, он пригласил меня к себе, чтобы обсудить…

– Ты больше ничего не мог придумать?

– Позвони Дину и спроси…

– Он, конечно, подтвердит, что угодно. Дай пройти, Себастьян, не устраивай сцен.

– Кто здесь, черт побери, устраивает сцены! – взорвался Себастьян. – Почему ты не хочешь слушать? Я люблю тебя, понятно? Я всегда тебя любил! И Элен! Нет ничего между мной и Фионой и никогда не было!

– Никогда? – подняла брови Памела.

– Не придирайся к словам! Если тебе так противна моя физиономия, то уйду я! Кому станет лучше? Я ухожу, Пам, я так больше не могу.

Себастьян повернулся к двери, и в этот момент заверещал звонок – громко и долго. Человек, стоявший по ту сторону, не отрывал пальца от кнопки.

– Это еще что… – пробормотал Себастьян, достал из кармана оба ключа и принялся тыкать ими в скважину по очереди, пока, наконец, дверь не распахнулась и на пороге не возникла широкая фигура сержанта Варли Холидея, за спиной которого стояли две незнакомые женщины. Себастьян прекрасно знал Холидея, полицейский работал здесь лет тридцать – во всяком случае, еще в глубоком детстве Себастьян бегал от него, когда залезал с приятелями на пустую пристань, куда вход был запрещен. Сержант был на их свадьбе с Памелой – не для того, чтобы следить за порядком, Себастьян позвал его, потому что без этой колоритной фигуры не представлял себе торжества. Встречаясь на улице, они всегда обменивались приветствиями и шутками, Холидей хлопал Себастьяна по плечу, отчего тот с трудом сохранял равновесие, и передавал привет Памеле, «самой красивой женщине на моем участке, кроме моей Сэнди, конечно, хотя она этого и не слышит»…