– Традиционный взгляд рассматривает богов подобно… природе, верно? – продолжил наставник. – Они существовали задолго до зарождения человечества и останутся пребывать, когда уйдет последний из нас. Таким образом, возникновение богов должно было произойти в далеком прошлом, при сотворении мира. А может, даже предшествуя его сотворению.

– Вполне естественно и разумно.

– Философия Тейден вывернула эту идею наоборот. Боги не существовали – не могли возникнуть – до того, как появились люди. Она приводила доводы, что источник происхождения богов – сами люди и тот коллективный дух, что создается людьми. Твои помыслы творят некое подобие течения в этом мире, а это течение, в свою очередь, увлекает за собой твои помыслы. Таким образом, когда в Обрядах Адрогина говорится «когда б избранник не призвал меня, я есмь», это буквальное описание истины. Она использовала инлисский термин «грайгор».

– Выходит, боги реальны в той степени, в какой устремлены к ним мысли верующих.

– Не обязательно, – сказал он с улыбкой, словно оценил не понятую ею шутку. – Это может быть община прихожан или артель работников, племя или целый народ. А может, что-то гораздо меньших размеров. Когда бы ни собрались, пускай даже лишь двое, третьим будет присутствовать дух. И сила этакой сущности – не конкретных людей, а того, кем они станут, когда вкупе сделаются чем-то большим – наделяет богов обличьем, и голосом, и влиянием на мир. Боги – это мысли, которым придана форма, а форма создает ритуалы, обряды, потоки силы и чудеса, что направляют наши мысли. Это образы – не нас, отдельных личностей, но духов-проводников и хранителей тех групп, которые из нас складываются.

Он описал круги указательными пальцами.

– Такое учение не могло возыметь успех, – сказала Элейна.

Лицо преподавателя спало.

– Да, она умерла в изгнании.

Когда Элейна пошла с Камнерядья пешком, в одеждах, позаимствованных у купеческой горничной, то только к середине дня попала на Зеленую Горку. Ее трясло. Усталость после почти бессонной ночи, веселье, и стыд, и странное, нарастающее пренебрежение своим проступком – все это бросало в дрожь. Ближайшие из ее покоев находились в доме Аббасанн, но там показываться было опасно, по крайней мере до тех пор, пока не прояснится, что с Теддан. Поэтому она побрела в Братство Кловас, к своей тамошней келье. Сменила одежду на собственную, а сброшенную передала служанке. Никто насчет этого ничего не сказал, а если и обсуждал, то втихомолку. Стоило отдать должное, подумала Элейна, их умению не замечать чреватые неприятностями вещи.

Она попыталась уснуть, но пока тянулся теплый и солнечный день, что-то внутри нее противилось отдыху. О чем бы она ни думала, ее разум упрямо пробирался к тому, что она совершила. Гаррет, так его звали. Вместо того чтобы забыться сном, она оживляла картины из памяти. Его робкую неуверенность, его колебания – и как он враз все это отбросил. Черты его лица, голод, бушевавший в нем – и в ней тоже. И утоление этого голода. А потом вдруг она обнаружила, что глаза ее открыты, рот широко ухмыляется, а дремота сбежала через маленькое оконце.

Спустя дни она решила вычеркнуть случившееся из списка забот. Была ночь, была опрометчивость – отныне же впереди у Элейны целая жизнь. Серьезная, важная, трудная и суровая. Она в тысячный раз непреклонно изгоняла Гаррета из памяти, а минутой позже опять воображала, как сталкивается с ним на каком-нибудь городском приеме. Или перехватывает его взгляд в толпе. Элейна порой представляла, как он опешит, узнав, кто она, и наслаждалась его будущим изумлением. А порой это навевало грусть. Она задумывалась, посещают ли его те же, откровенно плотские, картины воспоминаний, что бередили ее саму. Гадала, а хочет ли, чтоб посещали.