Еще три дня назад, пожалуй, да, сегодня все иначе.

На кафедре прошу листок. Звоню в банк и выясняю, какую сумму за меня внесли. Действительно, со счета некоего сталелитейного комбината поступил довольно объемный платеж. Я пишу расписку на эту сумму и фотографирую ее. Возможно, я совершаю ошибку. Возможно, мне нужно быть более меркантильной, но гордость перевешивает, и я все-таки набираю отца Данте.

— Любовь, добрый день. Данте снова доставляет вам проблемы?

Его существование одна большая проблема.

— Я сейчас отправлю вам фотографию. В ответ попрошу прислать мне номер счета, на который я смогу отправлять вам деньги. И в следующий раз, когда решите заняться благотворительностью, спросите, нуждаются ли в ней.

В ответ раздается молчание.

— Я лишь хотел загладить вину сына.

— Может, стоило при этом как-то его проучить, а то получается, что он остался при своем, а я внезапно не по своей воле стала представительницей древнейшей профессии.

— Я на это не намекал.

— Нет, конечно. Вы просто купили мое молчание.

— Ну, какое молчание, Люба? Хотели бы вы пойти в полицию, вы бы пошли сразу. Сейчас даже говорить об этом глупо. И я наказал Данте. Я лишил его всех привилегий сына богатых родителей.

— Не поняла, — все тело замирает, я даже встаю, словно это позволит лучше осознать полученную информацию. – Вы лишили его денег?

— Именно. Надеюсь, это послужит ему уроком, как думаете?

— И при каких условиях вы их вернете?

— Вы меня не знаете, но я не меняю своих решений. Он либо отправится в Усть Горск, либо останется в Москве, но без моей поддержки.С другой стороны,если вы скажите мне, что он все осознал и вы его простили, возможно прощу и я...

Мысль витавшая последние несколько часов оформляется в конкретную идею. Гениальную на первый взгляд, но очень опасную.

— Не забудьте номер счета мне прислать. Я не хочу быть вашей должницей.

— Хорошо, Люба, всего доброго.

Я выключаю телефон, пока мозг все еще обрабатывает слова отца Данте. Обалдеть. Это прямо интересно. И я почти уверена, что Данте долго не выдержит, и скоро ему предстоит вернуться на родину. Ведь деньги исчезнут из его регулярного рациона, но и секс.

Я выхожу из кабинета профсоюза и иду искать Данте. Он стоит в компании своих друганов и местной фифы Шальновой возле аудитории по предмету гражданское право.

Мне надо немного времени, собраться с духом, но я все же решаюсь.

Поправляю во фронтальной камере помаду, прическу и, наконец, выхожу из-за угла. Направляюсь прямо к нему, а передо мной, словно волны, расступается народ.

Краем глаза замечаю поникшего Максима, и отголосками отзывается чувство вины перед ним, но я топлю его в злости, которую мне надо выплеснуть.

— Данте, милый! Почему ты меня не подождал?! — Под шокированные взгляды сокурсников и самого Данте, я подхожу максимально близко, прижимаясь грудью, чувствуя ритм его жестокого сердца, оставляя на губах красный след помады.Рукой толкаю сокурсницу. – Шальнова, убери свой тощий зад, это мой парень.

— Ты что творишь, тварь? — шепчет Данте, впиваясь в мою талию пальцами до боли, а я широко улыбаюсь, поворачиваясь ко всем.

— Ой, простите, что сразу не сообщили. Данте и я теперь вместе. Он пошел против родителей, которые запретили ему со мной встречаться, и они лишили его денег, а вчера он переехал ко мне поближе, в общежитие. Нам будет сложно, но мы же справимся, верно, милый? — поворачиваю голову и натыкаюсь на стальной взгляд, но преодолевая страх, я наклоняюсь ниже и шепчу. – Если хочешь вернуть папино расположение, улыбайся и соглашайся.

— Конечно, милая. Действительно, что это мы молчали, пусть все видят и знают, — бросает он зачем-то взгляд в сторону и тянется за поцелуем, но как раз вовремя звенит звонок на пару.