Он часто дышит мне в затылок, пальцами размазывая слюни и слезы по лицу.

— Ну давай, малышка, расслабься.

— Да пошел ты, — внутри рождается гнев такой силы, что дышать больно. Меня словно изнутри сломали, взломали что-то дикое и плохое... Мир разделился на «до» и «после»… Его палка продолжала пульсировать внутри, продолжала держать меня в напряжении. И я молила только об одном, чтобы это кончилось. Чтобы он наконец ушел. А лучше сдох. Да, лучше бы сдох.

Дура, думала самое страшное позади. Но он вдруг начинает двигать своей палкой внутри меня. Это просто невыносимо, просто невозможно терпеть. А кричать в ладонь так неудобно. Он двигается резко, жестко, не жалея мое оскверненное тело. Вторгается в него снова и снова. Вламывается, пока я глотаю слезы. Часто дышит, что-то бормочет, я почти отключаюсь, не могу этого вынести.

— Эй, — он дергает меня за волосы. — А ну-ка не спать.

— Гори в аду, — только и отвечаю ему.

— Не знаю, малыш. В тебе настоящий рай и я планирую надолго в нем зависнуть, — даже не планирует тормозить, снова и снова причиняя мне острую боль. Она конечно уже не такая сильная, скорее становится фантомной, но ненависть и злость не дают ее отпустить. Я держу ее рядом, отгоняя все, даже самые смутные мысли, что это зверство может доставить мне удовольствие. И пусть он грудь трогает, пусть плечи целует. Не нужны мне эти пряники. И кнут его не нужен. Пусть себе в жопу засунет.

Он вдруг застывает, толкается глубже и ревет зверем, пока в меня прыскает его яд, густой, обжигающий. Я чувствую запах его пота, его спермы и понимаю, что меня сейчас стошнит.

Он слезает с меня, открывает окно и долго курит, пока я лежу и вздрагиваю от боли и унижения.

— Да не реви, словно корову проебала.

— Просто уходи. Пожалуйста.

— Пожалуйста… — усмехается он и садится рядом, кровать продавливает. — На меня эта хуйня никогда не действовала.

— Тогда убирайся! Свали отсюда на хуй! — вскакиваю на кровати и ору в его ужасное лицо. Правду говорят: за красотой может скрываться такая гниль, что тошнить будет. И вдруг я падаю на кровать, под тяжесть его ладони. Он меня ударил. Ударил по лицу.

— Не матерись при мне. Тебе это не идет.

— Я при тебе вообще ничего делать не буду. Понял? Сегодня же пойду заявление на тебя напишу! Тебя посадят. И в зад изнасилуют!

Он смеётся, громко, по-настоящему.

— Ну попробуй, — он встает, натягивает джинсы, ремень, футболку. — Много, конечно, с вами, целками, возни, а по факту ничего особенного. В жопу так же узко.

— Урод.

— Ничего нового я от тебя не услышал. Короче, будет нужна работа, приходи. Теперь-то тебе нечего терять.

— Я никогда не стану шлюхой! — ору я, а он вдруг деньги из кармана достает. Много. Я столько не видела никогда, и в меня кидает.

— Уже стала, когда за подругу впряглась. Просто продешевила.

Он уходит из комнаты, даже не закрывая дверь, а я кричу во все горло от боли, от ужаса, от понимания, что сейчас произошло. А потом вдруг вскакиваю, начинаю собирать все, что он кинул. Больше десяти пятитысячных купюр. Надеваю дрожащими руками халат, открываю окно и выкидываю все деньги в окно. Они летят по ветру, и я смотрю вниз, на огромный внедорожник.

Возле него Захар. Расслабленный и безразличный. Скотина бесчувственная.

Стоит и смотрит на летящие деньги.

Показываю ему средний палец и закрываю окно.

А потом снова падаю на кровать и захожусь рыданиями, потому что прекрасно понимаю, что не будет никакого заявления.

Не будет ничего. Только стыд, боль между ног и клеймо, которое навсегда сделало меня прокаженной. Клеймо бандита.

3. Глава 3.

*** Захар ***