«Нам не нужно тепла твоих глаз, твоих рук и тела!
Мы будем греться в мерцании красных звёзд!»
ноябрь 1989
Обречённость
Я так боюсь – до ужаса, до боли,
Что это всё закончится когда-то.
Как будто по жестокой чьей-то воле
Восход любви окажется закатом.
Мы даже побоимся этим словом
Назвать всё то, что между нами было.
И в страхе перед сложностью простого
На всё ненужное растратим наши силы.
Как будто кто-то за моей судьбою
Следит, своею упиваясь властью,
Чтоб радость долго не была со мною,
И дольше мига чтоб не длилось счастье.
Так было до сих пор: как только звуки,
Похожие на счастье, зазвучали,
Он заглушал их, посылая муки,
Чтоб я не забывала о печали.
Вот и сейчас он дьявольски смеётся
Над нашим страхом где-то за спиною,
Предчувствуя, что скоро нить порвётся,
Случайно нас связавшая с тобою.
Я так боюсь – и нашего разрыва,
И тишины безмолвных разговоров.
Ведь придаёт уверенность и силы
Любое своевременное слово.
Я не хочу смеяться по лимиту
И разговаривать в ночи глазами,
Которые, к тому еще, закрыты
И ждут от губ других слов сильных сами.
Я не хочу быть без тебя. Я знаю,
Мне без тебя ужасно будет плохо.
Но чувствую беду и понимаю,
Что на исходе праздников тех сроки.
А за спиною смех – сильнее, громче…
Нам дан последний шанс, чтоб сделать выбор:
Или слова прорвут безмолвье ночи,
Или… а, впрочем, снег печали уже выпал.
Бог с ними, с теми робкими словами!
Я слышу их, когда ты просто дышишь.
И я шепчу беззвучными губами:
«Ты нужен мне. Хочу с тобой, ты слышишь?»
январь 1990
Тупик
Ползёт змея браслетом по запястью,
Ласкаемая медленной рукою.
Я из разорванной души теряю счастье,
Еще не зная, что это такое.
Ползёт змея секретными путями
Сквозь горы слов к помешанному мозгу.
Тенями на стене танцует пламя,
Свеча горит, спуская нити воска.
Опять пришла ночь, нежная убийца,
Разрезав в хлам еще живое сердце.
Но в пустоту из раны кровь сочится,
И никуда мне от неё не деться.
И не вошло в разгар ещё веселье,
Блаженство высшей точки не достало,
А мне уже смеяться надоело,
От удовольствий я уже устала.
И собственный поступок не оправдан,
И истина уже не вступит в силу.
Любовь была единственной наградой,
Но я её на волю отпустила.
Я слышу горечь дармовой свободы,
Хотя на вкус она должна быть сладкой.
А в зеркале в тупик заходят годы,
Грозя традиционною разгадкой.
Всё выпито, поэт остался трезвым,
Продав строку обыденному ритму.
Не виноват тот, кто тогда был первым,
Обида прощена и позабыта.
Рассветный сон сбывается внезапно,
Чужие языки плетут молитву.
А верность разорвала цепи клятвы,
Со смертью юность проиграла битву.
Запрета нет – пророчить век печали
И жить не в келье, отрекясь от мира.
Мы сами себе кару назначали,
Когда покою отдавали силы.
Я так хочу на тот вопрос ответить,
Не расписавшись перед этим кровью,
Который зададут когда-то дети:
«А счастье, мама, что это такое?»
январь 1990
Я больше не приду
Я больше не приду к тебе,
Чтобы в глаза твои взглянуть.
Я больше не приду к тебе,
Чтоб снова руку протянуть.
Не приду, чтобы ты смог остаться один.
Для тебя я сама превращусь в лёгкий дым.
Я больше не приду к тебе,
Чтоб оторвать от срочных дел.
Я больше не приду к тебе,
Терпенью подошел предел.
Ну зачем же казнить мне собою тебя,
Если ты подарить мне не можешь ни дня.
Я больше не приду к тебе,
Чтобы сказать свой нежный вздор.
Я больше не приду к тебе,
Чтобы разжечь в тебе костёр.
Не хочу попадать в заколдованный круг,
Где тебе – не любовь я, не враг и не друг.
Я больше не приду к тебе,
Чтоб забрать всю твою боль.
Я больше не приду к тебе,
Чтобы просыпать к ссоре соль.
Не приду, чтоб не слышать прощальный речей,
Чтобы наша вина оказалась ничьей.
Ну зачем же тебя мне собою казнить,