Проснувшись, баба Валя, не торопясь, вставала с постели и так же медленно одевалась. Спала старуха в платье. На ночь снимала лишь кофту, платок с головы и тёплые носки. Их старуха меняла по мере износа, тогда как чулки на ногах носила годами. Кошки молча ждали хозяйку, не выказывая никак нетерпения. Одевшись, старуха вставала с постели и, накрыв одеяло весьма изношенным дырявым покрывалом, ласково произносила:

– Как поспали, мои родные?

Кошки понимали, что обращаются к ним, и каждая издавала своё, свойственное только ей мурлыканье. Старуха, получив ответ, усаживалась на табуретку, и кошки поочерёдно подходили к ней. Она наклонялась к каждой кошке по очереди и, рассматривая её, спрашивала о здоровье. И если с кошкой всё было нормально, та в ответ молчала, а если что-то беспокоило, начинала ласкаться к хозяйке и жалобно мурлыкать. Сегодня все девять кошек промолчали.

– Ну и хорошо, – встала хозяйка и направилась к русской печи, которая занимала почти всю комнату. Пожелтевшая, потрескавшаяся местами известь не вредила добротности печи, которая исправно служила хозяйке уже много-много лет.

У бабы Вали была ещё одна комната, но её она почти всегда держала закрытой. Не на замок, конечно, но дверь обычно не распахивалась. Эта была комната её детей. Там царил порядок и относительная чистота.

– Сейчас я вас покормлю. Холодновато! – старуха поёжилась. – Немудрено. Зима, как никак.

Она подложила пару поленьев в топку печи.

– Сейчас, милые, – обратилась она к кошкам. – Дрова только занесу.

Старуха направилась к двери. Одела поношенный ватник, сняв с вешалки, что у входа. На голову повязала пуховый платок, потёртый от долгой носки. На руки одела обыкновенные брезентовые строительные варежки и, сунув ноги в валенки, вышла. Месяц февраль только вступил в свои права, но уже отметился новыми снегопадами. Открыв дверь, старуха сначала оказалась в сенях – маленькой комнате, заваленной всяким барахлом и, лишь пройдя её, через другую дверь вышла на заснеженное крыльцо. Правая нога тут же утонула в мягком, как пух, снегу, следом поспешила и левая. Старуха торопливо захлопнула дверь, дабы не запустить мороз в дом. Утренний холод поначалу не ощущался. Неторопливо спустилась вниз, держась за перила, которыми служила обыкновенная, длинная, во все ступени, оглобля, прибитая соседом Сергеем. На земле снега было поболее, так как ничто не мешало ему свободно падать с неба, да и предыдущие залежи никто не убрал, а так, слегка было утоптано самой старухой да лапами девятерых кошек. Мороз начинал ощущаться. Он уже заметно щипал впалые щёки старухи, норовил протиснуться в её беззубый рот.

Валентина, прикрыв рукавицей рот, двинулась к поленнице дров, что была осенью выгружена соседом во дворе, недалеко от крыльца дома. Всё делалось с расчётом для удобства старухи. Дров значительно поубавилось. Нынче зима выдалась морозная, и, хотя старуха не устраивала дома парилку, всё же топила частенько, больше заботясь не о себе, а о домочадцах – кошках, что спали у неё на полу. Согнувшись, она неторопливо поднимала поленья и аккуратно клала их на левую руку, стараясь поместить как можно больше. Таким образом сделала несколько заходов, сваливая охапки на крыльце. Перетаскав достаточное количество дров, она вновь набрала охапку из кучи на крыльце и неторопливо, придерживая груз правой рукой, двинулась обратно в избу. Теперь она была спокойна: сегодня ей больше не придётся выходить во двор за дровами, их можно будет брать с крыльца.

Вернувшись в дом, неторопливо сняла ватник, платок, валенки. Валенки поставила сушиться на печь до следующего раза.