Дарье тоже понравилась его улыбка, но, неожиданно пришедшую симпатию к монаху, тут же скрыла, зато приобрела хорошее настроение. – Куды ж мене его отвести? В сторожку? Нет, туды низзя – отец закрыл ее на замок. Домой? Уж больно далеко ташшить… А придетси! Там и подстригу… А чо отец скажет? А ни чо не скажет: про то, што ен монах молчать буду! Потихоньку дойдем по темноте: глядишь, никто и не узнат…

Она подхватила Терентия за пояс, а руку закинула себе на плечи, будто несла воду на коромысле с ведрами, и шагнула вперед. Однако, уже очень скоро поняла: ему нужен или костыль или палка. Без этого они не пройдут даже нескольких шагов. Скоро такая палка нашлась, и Дарья со своим спутником направились к лодке, на которой и переправлялась утром.

В дверь своего дома она постучалась темной ночью, когда все соседи уже спали.

– Дашка, енто ты? – услышала путешественница родной голос отца, пытаясь понять по его интонации, в каком настроении тот находится. В голосе отца явно слышалась тревога. – Иде тебя черт носит? Тута тобе усе обыскалися…

– Открывай, батюшка скорей: со мной гость! – Дарья сама удивлялась себе: еще утром, встав ни свет, ни заря, обреченно ожидая большого позора, решила умереть, после того как поговорит с Сысоем, к концу дня стала совсем другой – решительной, сильной и спасающей раненного монаха. И такая себе даже нравилась! И все-таки последние слова отца задели за живое.

– Кто? – по больному резанула приятно мысль. И легко закружилась голова. – Неужто Сысой? Одумалси, паразит. Значит, все-таки любит!.

– Как кто? Подружка твоя, Варька. – отец все еще пытался разглядеть гостя и не заметил, как покраснела дочь – будто кто-то невидимый вылил на нее ушат холодной воды, вернув ироничное настроение. – Ага, дождесси! Бут тобе Сысой вертатьси, как бы не так!

– Ну, и чо ей надоть? – жестко по-мужски произнесла искательница приключений: сейчас она сознательно мстила всем мужикам за то, что один из них так подло предал ее. Но другая мысль заставила ее замереть. – Варька! А чо, ежели Сысой решил передать чо-то с ей? Могет, ен передумал и ишшет ее? И с тревогой и надеждой стала ждать ответа отца.

– Да она хотела тобе передать, мол, лабута, твой Сысойка, да подлец! Бросил усех и ускакал с кем-то из начальства в Катеринбурх. Вроде даже насовсем! – последние слова, внимательно рассматривая бледного Терентия, отец Дарьи произнес с особым удовольствием. – Ну, чо я тобе говорил? Дерьмо, твой Сысой!

Он Сысоя ненавидел лютой ненавистью, но ничего с ним не мог поделать. Кроме того, подспудно ощущал, что ненависть была взаимной.

– Он такой же мой, как и твой! – жестко отрезала Дарья. – Все, топерича отступать некуды!

И слезы невольно навернулись на глазах. – Помоги-ка мене лучче: вишь, раненай!

Анфим Захарыч с удивлением смотрел на длинноволосого мужчину с козлиной бородкой в одежде красногвардейца, почти висевшем на Дарье.

– А енто ишшо кто таков? – проведя свечкой около лица Терентия, ехидно усмехнулся. – Ли-кося, кажись, монах… Тока в одеже красногвардейцев! Ну, Дашка, ты даешь!

– Вы, папенька, вот што… Попусту-то не болтайтя тово, чо не знаетя! – Дарья деланно рассердилась. И все-таки не смогла скрыть от отца довольную улыбку. – Молодец, батя: быстро раскрыл ее уловку!

Но скоро на место удовлетворения от проделанной работы пришли другие мысли, и Дарья сдвинула к переносице брови. – Как жа, ежели ен так быстро раскрыл, то и другия смогут?! Надоть побыстрея сбрить бороденку, да остричь волосы!

Но, чтобы снова навести тень на плетень, вытащила из кармана Терентия-Семена бумагу и подала ее отцу. – Красногвардеец ен раненай! Вот и бумага на то имеетси. На той стороне нашла: тама и ранили!