– И что это значит?

– Это значит то, что его видно. Озеро неглубокое, вода чистая и монастырь, если повезет, можно разглядеть с берега.

– Интересно, – Потапов живо представил себе озеро с проглядывающими сквозь толщу воды домами и церквями, – а что стало с людьми?

– Что стало? – дед задумчиво пожевал губами, – скорее всего в полон угнали или перебили.

– Может, кто выжил?

– Конечно, кто-то выжил. Иначе не было бы упоминаний ни о Февронии, ни о самом Китеже.

– Так, получается, всё это до сих пор там?!

– Барахло-то? – дед невесело усмехнулся, – конечно, там, куда же оно денется? Все ждет, пока его заберут.

– И никто об этом не знает?

– Никто. Только ты и я.

Потапов налил себе водки и залпом выпил.

– И ты хочешь, что бы я…

– Больше некому, Андрюша. Либо ты, либо никто.

– А ты?

– Не смеши! Куда уж мне… – дед покачал головой, – старый я, да и не нужно мне это, – взгляд деда внезапно мечтательно затуманился, – мне нужно другое.

– Что же?

– Если ты все это отыщешь, я хочу, чтобы все знали, что это мое открытие, моя находка. Короче, я хочу быть русским Шлиманом. Чтобы меня помнили как человека, нашедшего Китеж.

– И это все? – удивился Потапов, – так мало?

– Наоборот, Андрюша, – дед ласково улыбнулся, – это слишком много.

Дед опять встал и ушел в комнату.

Вернулся он спустя несколько минут со старым фанерным чемоданчиком, довоенного образца.

– Наверняка, ты мне не поверил и считаешь меня сумасшедшим, окончательно выжившим из ума старым пердуном, – дед положил чемоданчик на стол, – надеюсь, это тебя убедит больше, чем мои рассказы. Открывай!

– Что это? – Потапов с интересом покосился на чемоданчик.

– Открывай, открывай, сам сейчас увидишь.

Потапову долго пришлось повозиться с тугими замками, прежде чем чемодан, наконец, открылся.

– Ну? – насмешливо спросил дед, – теперь веришь?

Сначала Потапов подумал, что дед издевается над ним – в чемодане была беспорядочно навалена какая-то рухлядь: ржавые железки и трухлявое дерево. Но, приглядевшись внимательнее, он понял, что это не рухлядь. По крайней мере, такого он никогда еще в жизни не видел. Даже в музеях.

Большую часть чемодана занимала прямоугольной формы истлевшая деревяшка, сильно похожая на раму от картины. Кое-где к дереву были прикреплены тускло поблескивающие пластинки с плохо различимыми узорами. Все остальное пространство чемодана занимали маленькие кругляши, с неровными, словно обкусанными краями. Кругляшей было много, очень много, не меньше полутора сотен. И деревяшка с пластинками, и кругляши, все это было покрыто налетом глубокой старины, если не древности.

– Это… золото, дед? – почти шепотом спросил Потапов.

– Оклад, похоже, из серебра, а все остальное золото.

– Так, получается, все это правда?! – Потапов растерянно уставился на деда.

– А ты что думал? Стал бы я битый час тебе сказки рассказывать!

– Подожди, – Потапов встал и заковылял в ванную, – нога разболелась.

В ванной, вместо ноги он сунул под ледяную струю свое пылающее лицо. Хоровод беспорядочных мыслей, словно снежинки в пургу, крутился в голове. «Господи, неужели это правда?!» – вопросил Потапов свое отображение в зеркале. Человек с мокрым, растерянным лицом испуганно посмотрел на него. Потапов не мог поверить, не мог осознать, что за эту минуту, пока он пялится на себя в зеркало, его жизнь стала другой. Точно так же как и тогда, на горной афганской дороге, когда он под ржавым брюхом бэтээра стаскивал с ноги окровавленный располосованный штыком сапог. Только тогда жизнь круто покатилась под гору, а сейчас, похоже…

Вернувшись на кухню, он обнаружил «русского Шлимана» спящим на табуретке, свесившим голову на грудь и пускающим пузыри из полуоткрытого рта. Старая карта с ятями небрежно валялась посреди стола, в окружении пустых стопок, недопитой бутылки и изломанного батона.