Потапов прошел на кухню, выставил бутылку на стол и уселся на жалобно скрипнувшую табуретку. Заныла старая рана под коленкой.

– Ты вот чего, – дед решительно указал на бутылку, – эту штуку убирай.

Разговор у меня к тебе.

– Нога болит, – скривился Потапов, – только так и спасаюсь.

– Знаю я тебя, – буркнул дед уже не так строго, – то нога, то еще что нибудь.

– Да, правда, ты же знаешь.

Конечно же, дед все знал и помнил.

Ташкентский госпиталь, под завязку забитый раненными; кто без рук, кто без ног и, среди них, его единственный внук Андрюша, в бинтах, в гипсе, на костылях, но слава богу, живой. После внезапной смерти дочери, матери Потапова, внук стал для деда чем-то гораздо большим, чем просто родным человеком. И, едва узнав о его ранении, дед бросил все свои дела и через всю страну кинулся к нему в Ташкент. В госпитале он находился с ним до последнего дня, до комиссования.

– Ты сам-то будешь?

– Нельзя мне, – хмуро покосился на бутылку дед.

– Почему? С каких это пор?

– «Скорую» вчера вызывал. Сердце что-то прихватывать стало.

– Да ты что?! – Потапов испуганно уставился на деда, – чего же ты сразу не сказал?!

– Да чего говорить, ведь не помер же, – дед поспешил сменить эту, неприятную ему тему. – Ты то как? Все так же?

– Все так же, – мрачно кивнул Потапов.

– И никаких перспектив?

– Откуда же им взяться?!

Перспектив действительно не было. Кому нужен отставной сапер-полуинвалид?! Даже грузчиком устроиться и то проблема.

– Эх, Андрюша, Андрюша, – покачал головой дед, – плохо это.

И неожиданно добавил:

– А я, наверное, помру скоро.

– Да что ты, в самом деле?! – Потапов даже вскочил с табуретки, – и так хреново, и ты еще…

– Сядь! – резко сказал дед.

Потапов растерянно повиновался.

– Сядь, не скачи, – дед тяжело вздохнул.

Потапов нервно поковырял ногтем дырку в старой, целлофановой скатерти.

– Пропадаешь ты, Андрюша, – глядя куда-то в пол грустно проговорил дед, – зазря пропадаешь.

– Да ничего я не пропадаю, – попытался возразить Потапов, но дед лишь устало махнул рукой

– Короче, разговор у меня к тебе есть. Серьезный разговор.

Дед внезапно замолк и некоторое время отрешенно глядел сквозь Потапова. Потом так же внезапно продолжил:

– Помочь я тебе хочу. Никому, никогда, даже бабке твоей и матери не говорил я об… этом, но сейчас, наверное, время пришло. А то так и унесу с собой…

– Ты о чем, дед?

– Не перебивай! – раздраженно махнул рукой дед, – слушай и молчи!

– Молчу.

– Дело серьезное, Андрюша.

Дед бросил быстрый взгляд на бутылку.

– Ты что за гадость пьешь-то? «Смирновскую»?! Плесни-ка чуток, самую малость.

– А сердце?

– Да ладно…

Потапов разлил водку.

– Все в этом мире, Андрюша, делается ради денег, – дед неуверенно опрокинул стопочку, пожевал губами, как бы сомневаясь в правильности содеянного и утер рот сухонькой ладошкой. – Все завязано на деньгах. Поэтому, лучше быть богатым, чем бедным. Да что тебе говорить, ты и сам это не хуже меня знаешь. Конечно, как говорят, счастье не в деньгах, но если их нет, то нет и счастья. Нет и быть не может, потому, как счастье тоже любит деньги. Все несчастья от бедности и все несчастные, как правило, бедны. А я богат, но не могу сказать что я шибко счастлив.

Потапов удивленно посмотрел на деда.

– Ты так на меня не смотри, я из ума еще не выжил! – дед ткнул пальцем в пустую стопку и Потапов поспешно налил, – раз я говорю что я богатый, значит так оно и есть.

– Я… не совсем понял…

– Сейчас все поймешь, – дед на этот раз более решительно опрокинул стопку.

Потапов внезапно почувствовал как внутри его покалывает неприятный холодок – словно в предчувствие чего-то нехорошего. В последний раз такое с ним было в Афгане, в тот проклятый день, когда он, проверяя очередную дорогу, вдруг отчетливо, прямо под ногами, услышал громкий хруст взводимого взрывателя…