Дорога сделала крутой поворот, и Алексашка чуть на всём скаку не налетел на телегу. Чуть в отдалении он увидел двух мужиков, рубивших лианы топорами.

   Лошадь, запряжённая в телегу, испугалась неожиданно появившегося всадника, встала на дыбы и громко заржала.

   Один из мужиков, громко ругаясь, побежал к Алексашке.

   –Куда мчишься, чёрт шальной, не видишь, телега стоит?! Лошадь напугал! – кричал мужик.

   Второй, явно постарше первого, с начавшей уже седеть бородой, подошёл к Алексашке и спросил как-то даже немного с участием:

   –Преследовали тебя что ли, парень? – казалось, ему и вовсе не было дела, до чуть было не взбесившейся лошади.

   –Да, павианы гнались. – признался Алексашка.

   –Вишь-ты, павианы… Эй, слышишь, Прохор, на дороге опять павианы озоруют.

   –Да что мне павианы. – буркнул первый мужик, которого назвали Прохором. – Из луков постреляем, коли нападут – и вся недолга. Ну садись что ли Гордей, да поехали в Бенгаловку. – он заткнул топор за пояс и полез на телегу.

   –Да нельзя вам туда, нельзя вам в Бенгаловку! – крикнул ему Алексашка

   –Это как так «нельзя»? Это что ещё такое? – Прохор смотрел на Алексашку с явным недоверием.

   –Да так вот нельзя! Враг там!

   –Какой такой ещё враг?

   –Какой не ведаю, я когда уезжал, врага ещё не было.

   Мужики переглянулись и замолчали. Каждый из них, видимо, думал о своём. Наконец Гордей решил нарушить молчание и спросил:

   –А ты сам-то, парень, кто таков будешь?

   –Алексашка я. – честно ответил Алексашка.

   –Ну Алексашка, расскажи тогда нам, что знаешь. Что там в Бенгаловке происходит?

   И Алексашка, обращаясь в основном к Гордею (так как угрюмый вид Прохора был ему не по душе) – рассказал мужикам всё, что знал. А знал он немного – как прискакал Митька с Западного Форпоста, как они с Ерофеем пошли к воеводе, как послал потом Ерофей его, Алексашку, с письмом от Буслаева в Ершовку.

   Мужики слушали молча, но как только Алексашка замолчал – горячо заспорили – ехать им в Бенгаловку или не ехать. Прохор, казалось, не поверил ни единому слову из рассказанного Алексашкой, и говорил, что надо ехать.

   –Сказал он! Мало ли что он там сказал! Он ведь врёт, поди! А, малец? Скажи ведь – врёшь?

   –Да на что ему врать-то? – увещевал Прохора более умудрённый годами Гордей. – Парнишка ведь и не знал, что нас в лесу-то встретит, а гляди- ка ты, гнал во весь опор. Зачем ему так нестись было, коли не гнались за ним павианы? Значит, правду сказал.

   –Про павианов может он и правду сказал, а про врага, верно, неправду! – не унимался Прохор.

   –Раз про павианов правду, значит и про врага правду. – парировал Гордей.

   Мало-помалу аргументы Прохора начинали заканчиваться. Он казалось, и сам уже не хотел ехать в Бенгаловку, и спорил больше для вида. Алексашка же не решался бросить их, и ехать дальше один, потому что втроём было гораздо больше шансов выехать из леса целыми и невредимыми, нежели одному.

   Всё решилось окончательно, когда Алексашка достал из перемётной сумы письмо воеводы, и показал его мужикам.

   Хотя мужики и не умели читать, но буслаевская печать произвела на них впечатление, и Прохор, хоть всё ещё и ворча, стал разворачивать лошадь и телегу назад. Мужики уселись на телегу, Алексашка сел верхом – и через минуту все трое уже ехали по лесу на восток.

   Больше во время путешествия по лесу с ними не случилось ничего примечательного, и когда уже начало смеркаться – наши трое путников выехали из леса и увидели вдалеке каменные стены Ершовки.

   Про то, как назвать этот чудесный край, ставший для всех жителей Китеж-града спасением – стали думать сразу. Для этого специально собрали думу, и стали в этой думе думу думать.