– Ждешь гостей?

Под его весом потертое кресло жалобно пискнуло и заскулило, как придавленная болонка.

– Сегодня я отдыхаю.

– А обычно даешь стране угля? – К концу фразы он ощутил кислый вкус пошлости и поморщился, а по ее лицу скользнула неясная тень, но тут же исчезла. – Значит, вот так ты живешь. Не шикарно.

Он смущенно кашлянул и отвернулся от небрежно застеленной кровати, которая манила, как стриптизерша на шесте.

– Меня устраивает, – прошелестела соседка и присела на край постели, подоткнув ладони под коленки. – Я тебя слушаю.

– Для начала свари нам кофе.

– Я не звала тебя на кофе.

Она все так же не подчинялась приказам и смотрела ему прямо в глаза со странной смесью настороженности и вызова. Захватчик, охваченный необъяснимой подростковой робостью, принялся искать спасения на книжных стеллажах, прогибающих под тяжестью тяжелых фолиантов.

– Неужели ты все это прочла?

Стоило ему упомянуть библиотеку – предмет ее гордости, как голос хозяйки немного потеплел.

– Давай открою шторы. Тебе не видно.

Женщина проскользнула к окну, и удивленный гость подумал, что стоит ей зайти за плотный занавес, отделяющий их от города, сцена опустеет, в маленьком зале потушат свет, и он останется одиноким зрителем в театре без актеров.

– Оставь. Так лучше.

– Я думала, ты хочешь посмотреть книги, – вздохнула хозяйка.

– Книги подождут. Нам надо поговорить! – потребовал он, сделав упор на решительное «надо» и оставив бесхарактерное «хочу» до лучших времен.

– Опять? – Она даже не потрудилась скрыть разочарование под дежурной вежливостью и в тон ему подчеркнула разность их интересов: – И о чем тебе надо поговорить?

– По-твоему, я пришел играть в психоаналитика?

– Не то, чтобы…

Она слегка повела бровью, готовая к новой перемене темы. Сосед натянуто хохотнул, чтобы скрыть досаду, и женщина осмотрительно обошла его по широкой дуге, почти прижимаясь к стеллажам.

– Да брось! Как будто эти твои «пациенты» ищут разговоров о душе.

– Пожалуй, я все-таки сварю кофе.

За ней на кухню потянулась деликатная кисея из туалетной воды и ментола. Соседка ускользала от него, как вода сквозь пальцы, уворачивалась от его грубости и самоуверенности, оставляя после себя ощущение незаполняемой пустоты, чуждой природе. Он огляделся, примеривая чужую комнату к своим потребностям и освобождая от ненужной мебели и безделушек, и задержался взглядом на кровати. И вдруг что-то изменилось вокруг него. Перед глазами замелькала торопливая кинохроника всех этих ее «сеансов» под обманчиво расправленным пледом. Он услышал ритмичные скрипы, шепот, переходящий в стон, сбивчивое дыхание и щелчок ожившей зажигалки. Возможно, это безразмерная кровать в полумраке комнаты как-то по-особому преломляла пространство, вызывая из небытия порочные картинки и образы мужчин, побывавших в этой постели. Он провел ладонями по лицу, отгоняя наваждение, которое помедлило, но все-таки растворилось, как предрассветный туман.

Когда он обрел способность снова слышать звуки, его насторожила подозрительная тишина за стеной, где должны были звенеть ложки и постукивать дверцы шкафов. Он двинулся в кухню, чтобы поторопить хозяйку. Она держала на весу джезву с чеканной виноградной гроздью и с отрешенным лицом смотрела в узкую щель меж занавесок. Он бесцеремонно взял ее за запястье. Женщина стряхнула с себя оцепенение и перевела на него все еще отрешенный взгляд.

– Извини, я задумалась…

– Все остыло, – по-стариковски проворчал он, возвращая медную джезву на пляшущее над конфоркой пламя. – Доставай чашки.

Разговор не клеился. Вернее, непринужденная болтовня никак не хотела переходить к наболевшему вопросу. Беседа цеплялась то за старые обои в комнате, то за крохотную японскую гравюру, то за вкус кофе, какого он не помнил уже давно. Этот вкус вернул его на много лет назад, в Бразилию, куда однажды его занесла нелегкая со статисткой Мариинского театра, легкой на подъем, как семечко одуванчика под прозрачным зонтиком, но с тяжелым характером уверенной в себе светской львицы и стальной хваткой бультерьера. За океаном у них было слишком много кофе, куда меньше секса и без числа ссор, и уставший от скандалов любовник ждал окончания поездки, чтобы вернуть свою спутницу в северную столицу, как не подошедшую вещь в магазин, и забыть о ней навсегда. Так и вышло: спустя годы он почти не вспоминал о балерине и взаимных обидах, зато тосковал по ароматным чашкам кофецино, заставляющим сердце выпрыгивать из груди.