Она вся сжалась, а по коже побежали мурашки. Зои схватила себя за левую руку, машинально пряча шрам, словно в нем встроен чип, на котором записаны все ее секреты. Заметив это, ловец ехидно улыбнулся.

– Высокие показатели умственного развития, невероятные способности памяти, но необъяснимая неприязнь к нейропространству. Родители с шестым статусом, но… умерли, когда ты была еще ребенком. И после их смерти…

– Я изменилась, – прервала его Зои, зная слова аналитика из ее досье наизусть.

– Да. Агрессия, антиобщественное поведение, отсутствие гражданской ответственности, исправительные работы на поселение. В пятнадцать лет ты попыталась, как это раньше называлось, – он открыл досье Зои и прочитал, – Суицид. Странное слово. Как может, человек, у которого есть такие способности, как у тебя, поставить свою жизнь, то есть процветание и развитие поселения под угрозу? А Зоя?

Она ничего не ответила, только сильнее сжала запястье. А ловец продолжал впиваться в нее взглядом.

– Я не могу быть долго в нейропространстве. А у бабушки не было столько картриджей, чтобы я… проявила свои способности. Мне хотелось быть, как родители. Я была маленькой и глупой, не понимала, что можно жить и со вторым статусом.

– Отговорки и жалость к себе, – он сморщился. – Тебе пророчили успех, ты бы могла послужить своему поселению. А ты… Ты причиняла боль себе, пыталась себя убить. Это непостижимый грех. И ты хочешь мне сказать, что не убивала другого человека? Человек способный сделать что-то с собой, я даже не представляю, на что он способен по отношению к другим. Ведь поэтому тебе присвоили второй статус пожизненно. Я бы тебя обнулил, но управленцы посчитали, что твой мозг все-таки может им пригодиться. И вот, что они получили.

– Я этого не делала, – твердо ответила Зои.

Ловец уставился в нее, но больше ничего не сказал, только его искривленное в отвращении лицо говорило все, что он думал о ней. Через несколько минут ловец встал и вышел из кабинета. Зои посмотрела на молодого парня, который все еще сидел за столом и вносил данные в какие-то огромные формы.

– Что мне делать?

Он отвлекся от экрана и посмотрел на нее:

– Можешь идти. Мы еще свяжемся с тобой. Очень скоро.

Зои вышла из здания Защиты опустошенной, с вернувшимся из черных глубин ее души, чувством отвращения к самой себе.

В чем-то они были правы. Она совершила много необдуманных поступков, шла наперекор правилам и поселению. Зои не раз делала то, что другим даже в голову прийти не могло. Может, так она пыталась защитить себя, оградить от того мира, в котором чувствовала себя чужой. С самого детства она любила книги прошлой эры. В них все казались живыми, чувствительными, открытыми. Тот другой мир нравился ей куда больше, чем этот. Она мечтала свободно вдыхать воздух в легкие, чувствовать лучи солнца, ласкающие кожу, хотела отпустить эмоции и открыться. Но демонстрация чувств, открытость и некая «беспечность» прошлого, казались заблуждениями, чем-то недостижимым и нереальным. Когда Зои было плохо, она хотела кричать и молотить стену, а не заказывать картридж с добавлением успокоительного. Когда Зои видела красоту, ей хотелось улыбаться и хохотать, показывать ее окружающим здесь и сейчас, а не сканировать, загружать в Нейро и набирать список виртуальных реакций.

После того, как ей присвоили пожизненный второй статус, Зои была готова выть и крушить все, что попадалось на ее пути. Она хотела, чтобы весь мир почувствовал ее боль. Но никто, никто кроме бабушки Ро не видел, не чувствовал, не понимал. И тогда она стала использовать, как ей казалось, более доступные для понимания средства. Несколько раз она порезалась почти случайно о разбитые чашки, но шрамы быстро затягивались. А ей хотелось, чтобы ее внутренняя боль отражалась снаружи. Словно, если она переместится в материальную плоскость, от нее можно будет избавиться, замазать обезболивающим и заклеить пластырем. Так появились еще несколько шрамов на ногах и еще несколько на бедре. Наверное, если бы не этот шрам на руке, который собрал всю ее боль в одном месте, на ее тело уже давно было бы множество следов отчаянья. Этот шрам на левом запястье был кривым зеркальным отражением ожога на правой ладони. Того, что появился у нее в день смерти родителей. Как ожог появился, она не помнила, зато точно знала, как создала все остальные шрамы.