Он сканировал каждое движение, жест, фразу, что я произносила, а затем делал какие-то пометки в карточке, в которую мне смотреть не дозволялось.

Ещё в начале осмотра, когда снимала одежду, я очень перенервничала и, так случилось, что моя сила решила проявиться именно в тот неудачный момент.

– Не торопитесь, снимайте одежду медленно, – Сказал ледяным голосом доктор.

И это было странно – и его приказ и тихий, заинтересованный голос. Я не знаю, как это вышло, но я просто сдвинула глиняную миску на столе, переместила её телекинезом, не касаясь, так, как это иногда случалось со мной. Правда, в прошлые разы рядом не было ни одного свидетеля. Но, и в этот раз, доктор, вроде бы, не обратил внимания или не придал значения тому, что случилось. Однако, когда я думала об этом случае позже, то пришла к выводу, что он мог намеренно прикинуться, будто не догадался. Он ничего не говорил, но в тот день микро-мимика, жесты и уголки его губ выдавали в нём глубокую удовлетворённость от проделанной работы, в отличие от второго визита Стивенсона, когда ничего неординарного не произошло.

Спустя неделю, он пришел во второй раз, и хотя я умоляла родителей отменить унизительное мероприятие, но они и слышать ничего не хотели. В тот вечер мы с мамой так качественно поссорились, что весь пол в столовой был устелен осколками битой посуды и черенками ни в чём не повинных цветов.

Второй визит, был ещё хуже предыдущего. Потому что, на этот раз, Стивенсон не просто ощупывал меня, он пытался мне сделать массаж – водил костлявыми пальцами по шее, болезненно надавливал на груди и зачем-то задерживал руки на точке чуть ниже пупка.

На мои гневные вопросы, доктор отвечал, что у меня слишком зажатые мышцы и его долг помочь мне расслабиться, чтобы избежать болезней позвоночника и оперативного вмешательства. Его объяснения не выдерживали никакой критики, и мне было понятно, что доктор намеренно меня провоцировал. Вот только для чего? Может, на то чтобы я его ударила?

Я попыталась поднять руку для замаха, но она неожиданно перестала слушаться и плетью повисла на уровне груди.

– Вот видите, Васнецова. Это и есть первые симптомы вашей болезни. – Сказал тогда с усмешкой Стивенсон.

После этого он ушел, а меня продолжало трясти от страха и какого-то животного ужаса. Рука восстанавливалась ещё в течении трёх дней. И, в этот раз, я впервые поняла родителей, которые в присутствии мерзкого старикашки, вели себя как-то неестественно, натянуто. Они будто, пытались слиться с мебелью и, казалось, врастали ногами в пол.

Теперь мне кажется, что все они – Кир, Стивенсон, мои мама и папа, как-то связаны или объеденены одной общей тайной…

Я не стала долго терзаться домыслами и решила спросить напрямую:

– Кир, ты знаешь доктора Стивенсона?

Услышав мой голос, рыжий вздрогнул, сжал кулаки и тут же ответил вопросом на вопрос:

– Он уже приходил к тебе, да?

– Ты не ответил.

Я скрестила руки на груди, повторяя жест рыжего, и твёрдо решила, что не стану ничего говорить, пока он не ответит.

– Скажи, вы с ним заодно? Это он тебя подослал? – Спросила я, буравя похитителя взглядом.

Кир как-то невесело хмыкнул.

– Ты сделала неверные выводы, детка. Скажем так: мы знакомы. Я знаю этого отморозка, и, к сожалению, гораздо лучше, чем хотелось бы, но я ни за что не отдам ему тебя. И да, ты верно поняла, что если бы сегодня не забрал тебя я, то немного позже это сделал бы он…

– Родители бы не отдали меня… – Начала я, но Кир лишь иронично приподнял одну бровь.

– Разве? Не ври хотя бы сама себе. И не нужно мне говорить, что ты не замечала родительские недомолвки, шепотки, несостыковки…