Я лежал на скамье лицом вниз, а он разгонял волны влажного жара и продолжал бить меня вениками по спине. Я погрузился в транс – не сон, не явь, и где-то между этими двумя состояниями был я. Лежал в парилке и горел, потел, тяжело дышал, стонал, – а старик, как машина, не знающая усталости, работал надо мной. И я смотрел в его беспощадные белёсые глаза, застывшее лицо, и вдруг попытался коснуться своего лица. Я поднял ладонь и провёл ею по своей щеке, тронул нос, и меня захлестнуло счастье, которого никогда не бывало. Я остро почувствовал, что жив – что бы со мной сейчас ни происходило, я не замёрз, там, в лесу, сумел спастись. Видимо, меня вынес из чащи этот человек.

В спутанном сознании всплыли два слова: «Доверенное лицо». Но сил думать об их смысле не было. Я смотрел на свои ладони и руки, мои любимые прекрасные руки. Насколько же сложны они, как тонко и чётко работают: согнул палец – и маленькая косточка пришла в движение под кожей, согнул другой – напряглась жилка в запястье, натянулась кожа! Всё связано воедино.

Но лишь я моргнул, как вместо ладоней с пальцами у меня стали две культи, две обрубленные тупые культи с ровной кожей на том месте, где только что шевелились мои пальцы и напрягались под кожей жилки. Крик ужаса застрял у меня в горле, я всё ещё был нем и только отчаянно смотрел на руки, переводя взгляд с одной на другую, а затем на старика, который, как-то почувствовав моё замешательство, вдруг замер и посмотрел прямо на меня. Мне даже показалось, что он видит меня: он уставился прямо на мои культи, затем поднял лицо и вдруг широко осклабился, показав голые бледно-розовые дёсны. Слепой старик улыбался, глядя на меня, оставшегося без рук, и это было настолько чудовищно, что я, кажется, потерял сознание, потому что чёрная точка внутри меня окончательно выросла и заполнила собой весь мир, красный свет погас, настала темнота, в которой теперь был лишь я.