Кимрин происходил из чиновного сословия, но когда подросла дочь, при случае иной раз рассказывал, что вообще-то род их очень древний и даже княжеский, правда, обедневший и утративший и титулы и звания за давностью лет.

Согласно полузабытым семейным преданиям, род свой Кимрины должны вести от Кима, короля германского племени кимвров, кои едва не завоевали Древний Рим, а позже расселились на севере Скандинавии, откуда некоторые из них отправились на Британские острова, а иные – на Русь, где некий Ким, потомок короля Кима, основал город Кимры на реке того же названия.

Город этот из-за отсутствия торговых путей стал по разряду селом и его приписали к царскому дворцу по причине знатности своего властителя – Кима. Один из его потомков утратил княжеский титул следующим образом.

Потомок этот на досуге овладел сапожным искусством и сшил сапоги для самого царя Алексея Михайловича, родителя великого императора Петра I. Сапоги, исполненные с необычайным мастерством, очень понравились царю, и, узнав, что их сработал князь Ким, Алексей Михайлович велел упразднить княжество, а князя записать по ремеслу его царским сапожником.

С тех пор Кимрины и утратили свой титул. Однако германское происхождение дает о себе знать – именно отсюда и у дочери его, Кимрина, чиновника уже шестого класса, коллежского советника – а там, смотришь, и пятого класса – статского советника – белокурые волосы и голубые глаза, совсем как у какой-нибудь Кримгильды, возлюбленной какого-нибудь Зигфрида.

Подчиненные Кимрина вполне соглашались с генеалогическими воззрениями коллежского советника на историю племен и народов. Хотя в большинстве своем склонялись к иной точке зрения, так как белокурые волосы и голубые глаза вызывали у них мысли о другом князе, правда, тоже явно германского происхождения, Отто Карловиче Кайзерлинге, вице-губернаторе, при котором Кимрин начинал свою служебную карьеру коллежским регистратором четырнадцатого класса.

Отто Карлович был – дай нам Бог память, а его высокопревосходительству землю пухом – и белокур и голубоглаз, на то он и немец…Правда, годочков ему тогда минуло за восемьдесят… Однако мужчина видный и строгий, и ничего не скажешь – крепкий…

Однако подчиненные Кимрина сами, кто седьмого, кто восьмого класса – все не четырнадцатого, а потому и не глупы и с опытом – мысли свои умели держать при себе, что обычно немало способствует продвижению по службе.

Но как бы там ни было, а Лидия Кимрина – красавица. И мно-гим отказала в просьбе руки своей. Но как отвергнуть Арсеньева, если он, тронув рукою трепетные струны цыганской гитары, попросит:

Ну где уж тут уйдешь, если «Восторг любви нас ждет с тобою»? Тут не откажешь, даже если у тебя каменное сердце. А ведь оно, сердце, не каменное… И Лидия, конечно же, не отказала…

Люди, более догадливые и умеющие увидеть то, что не всякому бросается в глаза, а иной раз и надежно скрыто, рассказывают историю брака Арсеньева совсем по-другому.

Не просто так уехала тогда, не догостив, Лидия Кимрина от Карамышевых. А потому что Арсеньев, сам того не приметив, поразил ее в девичье сердце, неустанно ожидающее любви. И, вернувшись под отчий кров, она не могла ни есть, ни пить, одолеваемая девичьей неотступною думою.

А когда любезный, души в ней не чаявший родитель приступил к дочери с расспросами, открыла ему причину своего смятения и тайные свои чаяния. И Кимрин положил во что бы то ни стало добыть желанного жениха.

А надобно знать, что если Кимрин что-либо решил, то так тому и быть. И ловчее и оборотистее человека, чем Кимрин, не то что в Тверской, а и в соседних губерниях не сыскать. Да что там в губерниях. Занеси причудница судьба Кимрина в столицы, и там бы очень многим важным и значимым людям пришлось бы подвинуться, пристройся где-нибудь сбоку неприметный вроде бы на вид Иван Кузьмич Кимрин.