– Пап, а игрушки твои где?

– Да не осталось уже ничего. Что-то раздали, а что-то в печку. Да и игрушки у меня были странные. Я часто мастерил ракеты из фольги, начинял их серой от спичек или порохом и запускал в огороде. Там среди пионов и редиски целая выжженная площадка была. Хотел отправить ракету на Венеру.

– А чего не на Марс?

– Венера красивее. Огромная такая яркая звезда на востоке. Ну, не звезда, планета, конечно. Я тебе утром покажу.

Она кивнула. Отсутствие игрушек ее немного расстроило.

– А ну-ка иди сюда!

Я подтащил дочь к двери и поставил ровно к косяку. Трижды замазанные краской, но еще заметные зарубки тянулись почти к потолку.

– Смотри, это мои зарубки. Вот мне семь. Эй, да ты выше меня в этом возрасте!

Она засмеялась и гордо осмотрела место, где только что была ее голова.

– А можно мне тоже зарубку сделать?

– А почему нет, – пожал плечами я. – Схожу за ножом.

На кухне меня встретил Ермек и женщина, лицо которой было мне очень знакомо. Вероятно, она жила на этой улице, вот только я видел ее еще молодой.

– Здравствуйте, – произнес я.

– К тебе, – коротко пояснил Ермек и ушел. Я поставил чайник.

Да, женщину я почти не помнил, но она хорошо помнила меня. И тетку. Помянули добрым словом, вспомнили тех, кто уехал с улицы. Поговорили о скорой зиме и ценах на газ.

– Я же зачем пришла, – спохватилась соседка. – Слышала, что вы дом продавать будете. А у меня как раз внук женится. Вроде бы и не далеко, если помочь нужно будет по хозяйству или с детьми. Сколько хотите, в общем?

Я назвал цену. Сказал просто из головы. Соседка кивнула.

– Ну, хорошо. Я скажу. Вы надолго к нам, еще успеете оформить, если внук согласен?

– Конечно. Обратный билет не брал, договоримся, – я обвел кухню рукой. – Надо же дом показать. Где что подремонтировать, где утеплить. С отоплением тоже свои хитрости есть. Дед покойный все хотел перебрать его, но каждую весну забывал, а осенью оставлял как есть.

Соседка махнула рукой и улыбнулась.

– Да не нужно, что вы. Он все равно строиться будет. Знаете эти щитовые дома новые, двухэтажные. Ему больше земля нужна.

– Снесет, значит? – я кивнул, – ну, это понятно.

Мы помолчали. Соседка оставила свой номер телефона на бумажке и ушла.

Над низким забором нависло большое красное солнце. Значит, холодно будет – так тетка говорила. Я открыл ящик стола. Звякнули старые ржавые инструменты, ключи от давно потерянных во времени замков, старые монетки. Белый листок бумаги лег поверх всего этого хлама чужим ненужным фрагментом. Словно яркая закладка из модного магазина в древней фамильной книге.

Ира сидела в комнате на полу, чертила что-то на найденном листке бумаги, положив его на белый дверной косяк.

Я подошел и присел рядом, обнял ее за худенькие плечики.

– Папа, мешаешь, – насупилась она.

– Ира, а ты хотела бы здесь жить?

Она пыхтела, высунув кончик языка. Всегда так делала, когда рисовала. На белом листке появлялись мама, кошка, ее подруги с яркими волосами, мальчик из параллельного класса, с которым подружилась на продленке. Словно белое окошко в другой мир. Как тот кусочек бумаги, что заперт среди старых ключей.

– Пап, ругаться не будешь? – она убрала листок и на белой краске косяка обнаружилась маленькая ракета, на которой, покачивая ногами, сидели двое. – Если я сделаю такую же, – сказала она, поняв, что ругать ее никто не собирается, – она полетит?

– Конечно, – улыбнулся я и подсел поближе. Знакомая доска пола под нами привычно скрипнула. – Полетит высоко-высоко. До самых облаков, – я поцеловал ее в макушку, – до самого неба.

Я застегнул рюкзак и окинул комнату взглядом. Мариша сидела, на стуле покачивая ногами. В ее маленькую походную сумочку уместились термос-стакан и семь кукол.