– Надолго?

– Как продам, – я посмотрел на дом. Ира всё еще возилась с замком и осуждающе поглядывала на мою сигарету. При ней я почти никогда не курил. – Тетки уже год как нет, а документы только выдали. Я бы оставил, но сам понимаешь. Живу в двух днях пути отсюда на поезде, а скоро зима. Дому уход нужен и ремонт, какой-никакой.

Ермек согласно кивнул.

– Я б купил, да пока не густо. Жалко, дом хороший.

– Жалко.

Ира торжествующе распахнула калитку и притихла. Она настороженно смотрела вглубь двора, не решаясь шагнуть за порог.

– Ну, что ты, трусиха. Смелее!

Всю стену дома, часть забора и крышу опутал дикий виноград. Он пологом навис над дверью в дом. Листья его пожелтели и стали совсем прозрачные. У дома пустая конура, в подсохшей луже ржавел обрывок цепи. Сарай еще больше накренился над давно непахаными грядками, на которых тут и там высился белыми стеблями неунывающий чеснок.

Я открыл дверь в дом и впустил туда Иру.

– На пороге не разувайся, только в доме. И подожди меня на кухне, если боишься.

Ира пожала плечами и шмыгнула в дом.

Я аккуратно спустился с низкого крыльца. Под ногами хрустнули листья. Листьями был засыпан весь двор. Огромная яблоня, расположившаяся как раз между нашим и соседним двором, щедро посыпала ими все вокруг. Многое осталось прежним, но каким-то другим. Старые санки, которые я помнил лет с четырех, все еще стояли на крыше сарая, но теперь ржавчина проела их насквозь, как и садовые инструменты без защиты от снега и дождя лежавшие на земле в зарослях сорняка.

Послышался стук и я обернулся. Счастливая Ира стучала мне в окно, отодвинув занавеску.

– Ну, дочь, сейчас начнем готовить!

– Так нет же ничего. Может в магазин?

– Здрасьти, а подвал нам на что? А соседи?

Пока я доставал из подвала банки с компотом и вареньем, затянутые паутиной и облепленные толстым слоем пыли, Ира нашла старые журналы и совершенно остыла к готовке. То были журналы моды из семидесятых, прическам в которых в детстве удивлялся даже я.

За окном промелькнула тень, затем вошел Ермек. Он оказался выше дверного проема и привычно пригнул голову.

– Приятного аппетита, – пожелал он, заприметив компот. – Володя, там в сарае пила почти новая и отвертки. Я возьму, чтобы не пропадало?

– Конечно, – кивнул я, – бери что нужно. А нам захвати хлеба, если есть и яиц штук пять.

Ермек улыбнулся, сверкнув золотым зубом. Когда я вернулся из огорода с пучком зелени и парой неизвестно как уцелевших огурцов, на столе уже лежали хлеб, банка сметаны, тарелка с холодным мясом и целый пакет курта.

– Обожаю наших соседей, – сказал я. – Вот, Ира, учись доброте.

– Так самим не хватит, – нахмурилась Ира.

После обеда я попытался провести экскурсию по дому. Знакомые доски пола привычно поскрипывали. Книжки, которые я знал наизусть, на своих местах, на полках. Между ними разрисованные тетрадки. У меня были настоящие альбомы, но рисовать я предпочитал в тетрадях в клетку. Вот дом с нереально высоко крышей в разрезе – там затаился за баком неведомый зверь, срисованный с соседского кота.

А вот двор с сугробами по самую макушку. Они, и правда, были такими высокими, что дед прочищал в них настоящие коридоры, а я после школы брал лопатку и копал туннели, в которых можно было потеряться. В особо глубокие и самые дальние туннели приглашал друга из дома напротив, и мы сидели там с керосиновой лампой, а снег светился изнутри, выдавая наше тайное укрытие. Лампа на рисунках получалась у меня особенно хорошо.

Таких зим сейчас, наверное, уже нет. А лампа все еще стоит где-нибудь на пыльных полках в тайном чулане за дверью.