Кино и прочее Денис Куклин

Прокатился по рязанской земле колокольный звон к заутрене, достиг чащобы за погостами. В ельнике посвистывали синицы. Вблизи поляны барабанил по земле заяц. Над травами стелился туман, а в небе стлались дымкою прозрачные облака.

Рязанский боярин Булатов Данила Михайлович по родовому прозвищу – Булат Коловратович осенил себя крестным знамением и прошептал:

– Господи, твоя воля.

И улыбнулся в бороду, наблюдая за сыном.

Евпатий крутился волчком, что с одним мечом управлялся отменно, что с двумя – был обоеручен. Он сделал еще несколько стремительных выпадов и последним ударом перерубил ствол молодой осины. Дерево дрогнуло, медленно завалилось, подминая поросль по краю поляны.

– Славно!– похвалил его отец.

 Евпатий замер на мгновение и вложил меч в ножны. Данила Михайлович потрепал сына по светлым волосам:

– Но сила наша не в железе каленом. Идет силушка из старины седой. От тех времен, когда пращуры не знали ни бронзы звонкой, ни булата крепкого. А на врага да на зверя ходили с дубьем, с камнем да с голыми руками. Не забыл слова заветные?

– Помню, батюшка.

– Схорони их, сынок. Схорони как зеницу ока. Их силу легко оборотить против людей да против бога. Многие мóлодцы-хóробры1, берсерки удалые от силушки голову потеряли и зло родичам принесли.

– Помню о том, батюшка. Со мною этого не случится.

– А теперь плечи разомнем!

 И они схватились врукопашную. Да так что земля под ногами загудела бубнами кипчакских шаманов.

 Несколько минут отец с сыном сшибались, обхватывали друг друга могучими руками, пытаясь сломить супротивника силой, отступали и вновь сходились врукопашную. Временами Евпатий пытался достать отца кулачными ударами, но тот ловко уворачивался.

– Добро, сынок,– наконец сказал он.– Ты и врукопашную стал равен мне. Теперь и медведя голыми руками возьмешь!

В этот миг раскатился над поляной зычный голос:

– Здрав буде, Булат Коловратович! Ты как дед Лесовик все по чащобам хоронишься!

 Они обернулись и увидели среди зарослей всадника в боевом облачении, запасного коня он вел в узде.

– Здрав буде, Добрыня Золотой пояс!– улыбнулся Данила Михайлович.– Куда путь держишь, добрый мóлодец?

 Гость спрыгнул с коня – металлические доспехи звякнули, снял с головы остроконечный шелом и расцеловался с боярином по русскому обычаю. Богатырского сложения, рослый человек лет тридцати. Прославленный рязанский удалец Добрыня Никитич по прозвищу Золотой пояс:

– А тебя, Евпатий, едва признал. Три зимы, три лета не видел, а ты уж витязь… А еду я из славного Ростова-красного города, в стольный Киев-град. Дружинники и богатыри со всей русской земли съехались нынче в Ростов и положили ряд – договорились служить одному только великому князю киевскому Мстиславу Романовичу.

– Видно, смута пошла по земле русской,– в этот миг сердце Данилы Михайловича сдавило тоской, словно ангел-хранитель шепнул о судьбинушке на ухо.

– Мало нам было княжеских усобиц,– тем временем говорил гость.– Так с Дикого поля2 табунщики навалились – отчаянные рубаки – всадники хана Чагониза. Кто их мунгалами зовет, кто татарами. Заполонили степь, куманов – кипчаков да половцев погнали от Синего3 моря ко Днепру в земли киевские. Дружинники в Ростове собрали рать немалую на выручку князьям русским. А я мимо дедовского погоста проехать не мог, заглянул к тебе. Не пристанешь ли к нашей рати, Булат-свет-Рязанович?

– Батюшка!– глаза Евпатия сверкнули.

– Да как не помочь русским людям?!– улыбнулся Добрыня.– Не наши ли мóлодцы-хóробры грудью вставали на рубежах половецких и бились с табунщиками испокон века?.. И в нашей рати много славных богатырей! Не посрамим Русь!

– Твоими устами только мед пить,– покачал головой Данила Михайлович.– Сына мне и так и этак не удержать… Мы с тобою в поход идем!

– Славно, Булат Коловратович!– гость сел на коня.– Жду в Рязани на княжьем дворе! И бьетесь вы славно! Любой ворог дрогнет! А уж завтра как бог пошлет – выйдем в поход! Нас Киев ждет!!!

Зазвенели доспехи коваными пластинами, по кольчугам скользнула рябь от солнечных лучей.

– Куда же ты, Данила Михайлович?– со слезою в голосе спросила мужа боярыня.– Твое ли дело биться с ворогами в диких степях? Весна на дворе, пора уж забыть о забавах молодецких. Смерды палестины4 распахивают, хлеба сеют. Нам ли, рязанцам, за разбойниками бегать, за смертушкой к Синю морю ходить?

– Любонька,– супруг обнял ее.– Не за смертью гоняюсь, не от нее бегу. Испокон веков род наш вставал за землю русскую. А нынче навалилась беда с Дикого поля – мунгалы нечестивые грозной ратью на Киев идут. Теперь место наше в дружине, а не в лавке с товаром. Мы, Любонька, не рязанцы и не суздальцы и не киевляне, мы – русичи. Если Рязань падет, то и Владимир падет следом и Суздаль и все погосты окрест. А укротим табунщиков, и другим псам неповадно будет брехать.

– Данила Михайлович, сына оставь! Не для того я его растила-поила, чтобы в сече головушку сложил…

– А ты, матушка, не думай о том. Наш сын – богатырь. Еще не выкован кладенец5, что его жизнь оборвет.

– То же и отец твой говорил и матушка, а я за тебя все одно богу молилась.

– Что ж, мать, пришло время за сына молить… Не убивайся, Любонька. Вернемся живыми и невредимыми. Не для того я сына пестовал, чтобы он голову сложил под мечами табунщиков. Вернемся, матушка. Вернемся вскорости!

 Он вынул из ножен, блеснувший на солнце булатный меч. Солнечный зайчик пробежал по бревенчатой стене боярского дома и отскочил от расшитого каменьями и жемчугами венца девушки на крыльце. Через мгновение вышел к ней Евпатий. Была на нем льняная рубаха, аксамитовая тонкого бархата безрукавка, льняные же шаровары и кожаные сапоги с острыми каблуками:

– Здравствуй, Настенька!

– Здравствуй,– она взяла его за руку.– Неужто на сечу идешь?

– Выходим с рязанским полком в Дикое поле,– кивнул Евпатий.– На княжьем дворе ратники собираются.

– Бросаешь меня… Не о том я думала, суженый мой. Не о проводах твоих, не о кручине девичьей.

– Настенька,– Евпатий обнял ее.– Побьем мунгалов, а как вернусь: с нашего двора в терем твой в тот же день сваты пожалуют! Люба ты мне! И всегда люба была!..

 Отец с матерью смотрели на них с улыбкой.

– А мы тебя и теперь же дочкой рады назвать,– произнесла боярыня.

 Евпатий выпустил Настеньку из объятия, девушка сошла с крыльца и поклонилась им в пояс:

– А я вас и теперь матушкой с батюшкой величать готова.

 Евпатий тоже сошел с крыльца и поклонился отцу с матерью:

– Батюшка, матушка, прошу вашего благословления! Как вернемся с Дикого поля, прошу обвенчать меня с Настенькой!

– Вот вам наше родительское благословение!

И боярин с боярыней ответили поклоном сыну с будущей невесткой.

 Челядь боярская с любопытством смотрела на них, на женских лицах вспыхивали радостные улыбки.

 Такие вести скоро по белу свету разносятся. Уже к вечеру Рязань знала – к осени боярин Данила Михайлович сына оженит. Настенька была младшей дочерью рязанского боярина Вадима Даниловича Кофа. В лето одна тысяча двухсот двадцать третьего года от рождества Христова пошел ей шестнадцатый год.

 На дворе князя было тесно от удальцов, стекавшихся в рязанский полк. Дружинники, носившие единый доспех, только посмеивались, встречая старых знакомых.

– А ты, Еремей Салаватович, никак татар потрепать решил?!– спрашивал одного из витязей княжеский сотник.

– Слыхал я, мунгалы бессчетно половцев разорили,– отвечал тот.– Князей сделали пастухами, женок да дочек наложницами. И пограбили куманов изрядно. Теперь склады татарские ломятся от богатств половецких! Неужто не побьем нехристей?! Неужто не отымем того, что у нас половцы уворовали?

– А я слыхал,– вступил в разговор другой из витязей,– мунгалы добычу с собой возят и не верят никому, ни товарищам, ни родичам. Такое их особое воровское и злобное племя. А десятину хану Чагонизу несут. И такой заносчивый сделался тот хан, что ни злато, ни каменья его не радуют!

– Мы и Чагониза в Диком поле отыщем!– уверенно кивнул Еремей Салаватович.– От узорочья рязанского ни один ворог не ушел!..

– Глянь-ка, сват, хоробры пожаловали,– оборвал его сотник.– Здрав буде, Булат Коловратович!– приветствовал он боярина Булатова.

– Здравствуй, Иван Емельянович,– отозвался тот.

– А вот и други мои!

Сквозь толпу дружинников и охочих до ратной брани людей пробирался Добрыня Золотой пояс.

– Дай, друже, и мне глянуть на сих богатырей!– разнесся над двором голос ростовского удальца Алеши Поповича.

 Саженного роста, огромный как дуб он выделялся даже среди рослых дружинников рязанского князя.

– Здрав буде, защитник земли русской!– Коловратовичи земно поклонились ростовскому богатырю.

 А Алеша Попович обнял за плечи одного, другого и произнес вполголоса:

– Везу тебе, Булат Коловратович, слово приветное от батюшки. Как в былинные времена прадеды наши игоревы да олеговы ратники бились под хоругвями Господа Вседержителя, так и наш черед встать под один значок… Не успели мы до отъезда рязанской дружины. Но бог даст, нагоним и пронские, и рязанские, и муромские полки. Видит бог, не посрамим земли русской!

 К ним подошел высокий статный юноша в простом шеломе, темной кольчуге и накидке дружинника ростовского князя.

– А вот и наперсник6 мой – княжич Василий Константинович,– с улыбкой произнес Алеша Попович.– Нет ли охоты у тебя, Евпатий Коловратович, померяться с ним силушкой?