Разочарование в мореходке стало вообще моим первым серьезным разочарованием в жизни. Я понимал, что ошибся, и искал ответ на вопрос: что же дальше? Неужели придется уходить? А куда идти?

Именно в эти минуты я частенько вспоминал, что ведь точно так же, болея мечтой в детстве, я хотел стать поваром. А в подростковом возрасте частенько и эта профессия в моем восприятии представлялась тоже хорошим реальным делом, а не такой абстракцией, как живопись. Сегодня в своих интервью я часто упоминаю профессию повара и вижу в ответ со стороны журналистов недоумение. Поэтому, чтобы окончательно исчерпать все изумление, пользуясь случаем, расскажу, откуда взялась эта небанальная идея. Еще во время нашей жизни в бараке на меня производили сильное впечатление дворовые праздники, загадочным образом в условиях дефицита всего всегда организованные с каким-то размахом. Большой стол составляли из множества обычных кухонных столов. Независимо от времени года столы выставлялись на улице, и за них рассаживались все постояльцы нашего жилища и гости из двух соседних бараков. И вот что важно: этот импровизированный стол, несмотря на незатейливую стряпню хозяек, всегда был очень красив. Разноцветные салаты, домашние пироги с разной начинкой, фаршированный карп… Но, правда, красотой стол отличался как-то всегда только до праздника. А поздней ночью вся эта гастрономическая гармония превращалась в уродливо-отвратительные ошметки и объедки. Меня, шестилетнего, такая разоренная картина очень удручала. Бродя вдоль стола и обнаруживая в тарелке с салатом или рисовой кашей чье-то отпечатавшееся лицо, я с наивной детской уверенностью знал, что все это можно было сделать как-то иначе, чтобы и после бурного застолья блюда оставались красивыми.

Вспоминая в Одессе о своей любви к кулинарии как о еще одной навязчивой детской мечте, я вдруг понял, что ведь и в этом деле меня привлекала вовсе не сама профессия, а лишь эстетика праздничного стола. Как и в морском деле, меня манили пираты, а не торговые корабли. Но тогда, в детстве, я все видел по-своему и, конечно, шел на поводу у своей фантазии. Реальности же не замечал. Но настал первый момент серьезного взросления, и я честно задал себе вопрос: так чего же ты на самом деле хочешь в жизни, Николай? Со всей неожиданной силой правильного решения я однозначно услышал у себя в голове – рисовать! В тот же день, в целом не проучившись в Одессе и полгода, я собрал свои немногочисленные вещи и подался в Ростов-на-Дону в художественное училище.

В этот город на великой реке я приехал не с пустыми руками, а с пачкой моих художественных работ. Живописью, как я уже говорил, я увлекался еще со школьных лет. Здесь – забавное уточнение: в младших классах я рисовал в книжках и на партах, а в более старших – уже на бумаге, картоне, фанерках – в общем, на всем, на чем рисуется. Но всерьез к этому своему занятию никогда не относился. Да и родители всегда воспринимали мое детское творчество как милое хобби, увлечение и как «хорошо, что не только по улицам шляется». Мыслей о том, что это серьезное занятие, которое может перерасти в профессию, ни у кого не возникало. К тому же в нашей семье профессионально уже рисовал мой старший брат Толя, и его опыт более чем красноречиво говорил о том, что художники никому не нужны.

Действительно, что за профессия такая для индустриального Ульяновска? Что за люди такие – художники? Кто они? Я обещал рассказать, почему, выбирая после школы профессию, не осмелился на семейном совете заявить о своем желании рисовать. Сегодня признаюсь в том, о чем вообще публично ни разу не говорил. Однажды у меня состоялся мучительный диалог тет-а-тет со своим «я», после которого, как мне тогда показалось, я все вопросы прояснил и навсегда для себя тему «Николай Сафронов – профессиональный художник» закрыл. «Куда со своими каракулями мне здесь податься? – безмолвно спрашивал я себя, лежа на кровати в погрузившейся в ночь комнате финского домика в Ульяновске. – Как заявить о себе? Как стать личностью? Ха-ха! Да брось ты, Коля! Наивный глупец, мечтатель. Из лучших московских институтов ежегодно выпускаются сотни художников, и большинство из них не в силу образования, а в силу трудно устроенной специфики карьерной лестницы в сфере искусства становятся