– Антоний, мы договаривались…

– Тут детская комната отстойная. Батуты для малышни.

– Пожалуйста, потерпи. Я выясню кое-что и мы пойдем есть мороженое.

– Я хочу с тобой.

– Нельзя со мной, малыш.

Хороший папочка. Идеальный папочка. Прикормленный!

Я с ожесточением ставлю точку после указания, в какой номер звонить для выяснения вопросов. Двигаю бармену, а сама торопливо шагаю прочь. Быстрее. Быстрее к Киру. Пока он не остыл, пока я весь мир своей ненавистью не затопила.

Дышать уже сложно.

Обидно только одно – одновременно со мной, Ройху удается заключить со своим сыночком перемирие. Парень тоже срывается с места и со скоростью напуганного кота уносится в сторону стеклянной двери, за которой высится детский городок.

И Ройх, конечно же, успевает сгрести меня за локоть.

– Мне казалось, что тебе нужен твой диплом до перевода, – сухо чеканит он, – моя информация устарела?

Боже, боже!

Идут года, растут леса, реки утекают вдаль, а Юлий Владимирович Ройх – как использовал шантаж как средство дипломатии, так и использует!

– Как же прижала вас жизнь, Юлий Владимирович, – произношу холодно, – если вы уже даже курьером подрабатываете.

У него глаза вспыхивают жаркими кострами.

Что ж, хорошо, что есть какие-то неизменные вещи. И не только то, насколько сильно он меня бесит, но и то, насколько сильно я умею раздражать его. Меня всегда цепляло его равнодушие. Пусть ненавидит. Это меня устраивает.

– Нам нужно поговорить, – он произносит отрывисто, с большим усилием вымучивая из себя нейтральность.

– Нам не о чем говорить, – поправляю я, покачивая головой, – вы сейчас вынете мой сертификат из вашей дивной папочки, я его заберу, и до свидания. Меня ждут, между прочим.

Костры в его глазах полыхают сильнее. Я почти вижу, как взрывается в небо огненный столп его эмоций, как летят по ветру жгучие искры гнева.

А мне плевать. Я огнеупорная нынче! Какие чудеса творит с женщиной оскорбленная гордость – никаких романов описать не хватит.

– Выдели мне пять минут, – произносит сквозь зубы, – только пять минут. И я отдам тебе диплом, и избавлю тебя от своего присутствия.

– А я погляжу, годы вас не щадят, – кривлю губы, – раньше-то вас на всю ночь хватало. А сейчас пять минут. Сочувствую…

Скрип его зубов – музыка, что ласкает мою душу. Да, профессор, три года писательского мастерства отточили мои умения в искусстве пикировок. А два года с разбитым сердцем научили быть стервой, беспощадной к предателям. Год после знакомства с Киром меня, конечно, смягчил, но наивной девочкой вновь не сделал. Мне и не хотелось.

Не нравлюсь, Юлий Владимирович?

Не стоило вам приезжать.

И забирать мой диплом тебе тоже не стоило.

Сделал бы вид, что нас с тобой не было, даже тех нескольких дней условного мира, от воспоминаний о которых пробирает невыносимая горечь.

Нет. Ты так не сделал. Ты зачем-то приперся!

Я придерживаю пальцами бирюзовый подол сарафана, опускаюсь на стул у ближайшего столика, чопорно удерживая спину. Осанка – тоже хороший инструмент показать, что собеседник тебе неприятен.

– Сертификат на стол, – требую, не теплея ни на градус, – я хочу точно знать, что вы не вводите меня в заблуждение.

Смотрит на меня, будто сам обвиняет во лжи.

Швыряет свою кожаную папку на стол практически с ненавистью. Выдергивает из нее сертификат, бросает между нами.

Я тянусь к нему, чтобы рассмотреть свои данные – хрен его знает, вдруг он мне впарит левую какую-нибудь бумажку, бегай за ним потом по всей Москве, чтобы свою забрать.

Фамилия моя. И имя. Это все, что я успеваю рассмотреть до того, как тяжелая ладонь падает на сертификат, прижимая его к скатерти.