Покидая здание консульства Великобритании, Адам едва ли мог похвастаться этим равновесием, зависнув в шаге от бездонной пропасти.

«Ты должен двигаться».

Но его личная жизнь замерла год назад, а продвижение в этом расследовании, скорее, напоминало хаотичное перемещение в замкнутом пространстве, окруженном глухими стенами без окон или дверей: шаг вправо, шаг влево, поворот на 180 градусов – всюду тупик.

– Миддлтон, это дело может вылиться в огромный скандал, – после встречи в консульстве Рон, его непосредственный руководитель, не упустил возможность напомнить Адаму, чем рискует весь отдел (и их головы в частности), если в ближайшее время убийца не будет пойман (хотя прекрасно знал, что Миддлтон не страдает провалами в памяти и осознает все риски). – Родители жертв прилетят уже завтра, – добавил он после десятиминутного нагнетания обстановки. – С ними тоже необходимо поговорить. Займись этим вместе с Холденом. Убедите родственников, что мы держим ситуацию под контролем. Они должны быть уверены, что мы делаем все возможное, чтобы найти убийцу.

Направляясь к своей машине, Адам подсчитывал в уме количество шагов, пытаясь привести в порядок мысли.

Рон прав. Не потому, что возглавляет Отдел уголовных расследований, реагирования и кибернетики. А потому что это, черт возьми, логично. Убийство иностранцев на территории чужой страны – потенциальный международный скандал, который непременно привлечет ненужное внимание к расследованию и затруднит его.

Долбаная политика.

При этом предстоящий разговор с семьями погибших девушек будет не меньшим испытанием – ведь Адаму придется смотреть в глаза людям, проживающим самый страшный период в своей жизни – они будут задавать вопросы, на которые у него нет ответов, и ждать обещаний, которые он не сможет дать. Миддлтон проходил через все это десятки или даже сотни раз и со временем научился поддерживать условный баланс между профессиональной сдержанностью и искренним сопереживанием. Но эта маска не гарантировала ему избавления от внутренней бури.

Отец Адама проработал в полиции больше тридцати лет и любил при каждом удобном случае напоминать сыну об угрозе сильного эмоционального вовлечения в их работу. Он то и дело повторял, что эта ловушка доведет до ранней седины, преждевременного выхода на пенсию и букета самых разных заболеваний. А еще под влиянием эмоций легче всего принять неправильное решение, которое может стоить жизни другим людям.

Мистер Миддлтон призывал Адама сохранять трезвый рассудок, потому что знал на собственном опыте: погружение в расследование всегда влечет за собой контакт с чужой болью. Допрос потерпевших, встречи с родственниками, скорбящими по утрате, телефонные разговоры с убийцами, желающими потешить свое самолюбие – все это по-своему цепляет болевые точки. Переступая границу личного, нельзя оставить себя за порогом. Соприкасаясь с чужими страданиями, рано или поздно начинаешь примерять их на себя и своих близких. Сначала это кажется невинным сравнением, но с каждым новым случаем притупляется бдительность, и ты не замечаешь, как все чаще сравниваешь личные неприятности с ужасом, через который проходят жертвы преступлений, и невольно приуменьшаешь значимость своих потрясений.

Отец как-то признался, что впервые поймал себя на этом сравнении, когда Адам вернулся со школы с переломом руки, и его срочно понадобилось везти в больницу:

«Помню, как мы сидели в коридоре, я смотрел на твой опухший локоть размером с апельсин, но думал о том, сколько таких переломов получил Джимми Карсон, тело которого было найдено прошлым вечером на городской свалке».