– Да, ёж твою двадцать через колено, да об стенку!

Материться нас давно отучили Саня с Жекой. У них от мата такие кислые лица становятся, что невольно словами давишься. Но иногда описать своё отношение к ситуации не получается нормальными словами. Выкручиваемся вот так.

– Ворон, это и по твоей части. Ребята, мой заминирован. Да ещё и размалёван всякими рисунками типа рун. Зуб даю, они все так упакованы!

– Понял, – отзывается командир. – Болт, своего не трогай. Топай наверх, к Коту. Саня, ты тоже. Будем работать командой. Шах…

– Принял, – отзываюсь я, выстраивая новые маршруты. – Болт, сдай назад и через три коридора сворачивай налево. Там лифт. Саня, туда же. Ворон, прямо и направо. Потом налево. Тот же лифт. Едешь по этажам и собираешь ребят.

Пять минут и ребята вместе, освобождают первого заложника. Я слушаю их переговоры, отслеживая заодно обстановку вокруг. И неожиданно замечаю на карте нехорошее движение. Отвлёкшись от переговоров ребят, запускаю новый скан местности. Ох, ё! Да, нас с Жекой уже окружили, отрезав от остальных.

– Ворон, код красный! – рычу я в рацию.

А затем пинком отправляю в полёт с обрыва всю аппаратуру. Не хватало ещё, чтобы наших срисовали! Карта мигнула и схлопнулась. Жека сидел на дереве, да ещё и со снайперкой, так что сковырнуть его сразу не удалось. А вот меня спеленали в момент. Мощный удар свалил с ног, рацию сорвали и разбили. А потом просыпался град пинков. Свернувшись в калач, я закрыл голову и зажмурился, ожидая, когда им надоест. Резкий окрик не то на турецком, не то на армянском заставил бойцов отступить, и меня оставили валяться в грязи.

– Встать! – рявкнул подошедший. В отличие от остальных этот командир был одет в чёрную куртку и чёрные же джинсы. А на голове красовалась чёрная, кожаная бандана с каким-то знаком, отдалённо напоминавшим свастику. – Встать!

Это он мне? Мужик, ты вообще в курсе, что после таких пинков не то, что встать, ползать невозможно! Впрочем, говорить я ничего не стал, молча пытаясь хотя бы продышаться. Каждый вздох сопровождала острая боль и странное бульканье в груди. По ходу ребро проткнуло лёгкое.

– Я сказал встать! – орёт этот в бандане. И уже сам зарядил под дых. Ребра взорвались болью, а в горло хлынула кровь. Капец лёгкому. Скукожившись, я закашлялся, отплёвываясь и пытаясь хотя бы не захлебнуться.

– Встать, собака! – орёт тип в бандане.

Мужик, ты сдурел? Я не смогу подняться, даже если захочу! Ещё один такой пинок и я отдам Богу душу. Некого будет допрашивать. Ну, же! Соображай своими куриными мозгами! Или их нет совсем? Хм, интересно, а куда я попаду после смерти? Ну, в смысле, в какое место в Аду? Уж, Рай-то мне по любому не светит. Больно много я по жизни накосячил. Правда, Саня утверждал, что Бог всех принимает, даже разбойников и насильников. Стоит только от всей души раскаяться и попросить прощения. Эх, а я так до церкви и не дошёл. Все некогда, да незачем…

***

Пацан ползает передо мной на полу, скуля от боли. Пинок, ещё один! Он кричит, но здесь, в старом наружном кооперативе его некому услышать. Пятеро "волчат" во главе со мной, окружили недотёпу, развлекаясь от души. Они все, как и я, золотая молодёжь. Дети богатых или влиятельных родителей.

– Паша, может, хватит? – осторожно говорит один из моих подельников, Сева Леваков. – Загнётся ещё тут.

– А кто узнает? – смеётся другой, беспробудный пьяница и задира, Тарас Терентьев. – А даже и узнают, нам ниче не будет! Папашка подсуетится и все.

– Ладно, – отмахиваюсь я и подхожу к забитому пацану. Присев на корточки я заглядываю в его глаза. В них тоска и обречённость. – Слышь, ты, п… если вякнешь про нас хоть слово, и я навещу твою матушку! Она, ведь, у тебя одна, живёт тут, рядом, на Савёловской. В местной школе полы моет. Вот, я её навещу и потолкую по душам, – и я щёлкнул ножом перед самым лицом пацана, отчего тот побледнел. – Ты же будешь молчать? Да? Ради своей матери. И сестрёнки. Она, кстати, у тебя очень даже ничего. В самом соку девица.