– У меня дежавю, – шепчет он Бланту.

– Ну разумеется, – протягивает Энтони. – Скорее всего память вам выжгли точно такой же штукой. В Киберрайхе человек обнажает сознание перед машиной, впускает ее в свой мозг и становится крайне уязвимым. Фрицы воспользовались этим, чтобы сотворить зло, мы же хотим все исправить.

Обнадеживающие на первый взгляд слова ничуть не обнадеживают Арнольда. Всем своим видом он являет недоверие к плану хакеров-самоучек, у которых, в отличие от несокрушимой машины рейха, что-то может не получиться, и тогда его мозги окажутся выжжены, как земля к востоку от Буга. Он резко дергается, но Энтони уже напяливает на него шлем, и выпад Арнольда плавно перетекает в нервную судорогу от вспышки света в мозгу.

Люди привыкли к вспыхивающему свету в глазах – они видят его, когда включают лампочку, выходят из темного коридора на улицу или выезжают из тоннеля, но до изобретения ки-шлемов никто не знал, как то же самое воспринимает мозг. А эффект оказывается во сто крат сильнее. Первая реакция – страх, разносящийся по телу конвульсиями, словно в ближайший к головному мозгу коренной зуб впивается самая ржавая в рейхе бормашина, но боли нет, только страх неизведанного. Потом появляется радуга. Палитра увиденных за всю жизнь цветов переливается в синапсах и нейронах. Подобное чувствует новорожденный, впервые открывший глаза. Разумеется, он кричит. Но взрослому человеку, тем более пережившему концлагерь, не пристало открывать рот по такой ерунде, поэтому Арнольд просто морщится и прикусывает язык. Энтони улыбается – все идет по плану. Хранитель оглядывает зал виртуальной реальности и с удовлетворением отмечает, что все спокойно. Посетители сладострастно бормочут что-то на своих лежанках, а малочисленные гестаповцы собрались в комнате охраны за трансляцией первого полета в космос. Блант кивает Маклейну, и тот с видом бывалого нейронавта опускает на голову шлем и ныряет в бездну бескрайнего наслаждения вслед за брошенным туда Дейчем, как инструктор по прыжкам с парашютом за десантником-новичком, прыгнувшим без этого самого парашюта.

К вспышкам света, скрывающим под собой тысячи разных сигналов, невозможно быстро привыкнуть, но голоса в кибермире передаются без всяких премудростей – через наушник, благо все это чудо работает по телефонному проводу.

– Вы меня слышите? – спрашивает Блант. – Это Энтони. Я буду вашим оператором.

– Слышу, – отвечает подопытный.

Слова даются ему тяжело, ведь мозг занят обработкой огромного количества непривычных сигналов и поэтому импульсу обычной голосовой команды очень тяжело прорваться через весь этот пестрый кавардак красок. Этот импульс словно потерявшийся на рождественской распродаже ребенок, которому не светит попасть на колени к Санте, и хорошо если не затопчут насмерть. Но вот случается настоящее рождественское чудо, и команда доходит до голосовых связок, после чего встроенный микрофон транслирует слова Дейча.

– Меня слышат все люди в этом зале? – задает вопрос Арнольд. – Но почему тогда я никого не слышу?

– Нет, нет, – слышится голос Дональда. – Мы сейчас в отдельном руме, в собственной ячейке, в соте, о которых мы говорили.

– А остальные? Как попасть к остальным?

– Настроиться на их волну.

– Вы видите вокруг себя комнату? – наводит оператор. – Всмотритесь, я очень долго ее создавал.

Арнольд не хочет выказать Энтони неуважение и всеми силами пытается разглядеть комнату в бесконечной какофонии вспышек, но с реальностью трудно спорить. Он при всем желании не может разглядеть ничего хотя бы отдаленно похожего на помещение.