Кёнигсберг 1761. Тайна русского поручика Виктор Хорошулин, Валерий Сергеев

Город, стоящий на берегу реки Преголя и носящий имя Калининград, имеет долгую и славную историю. Но начинается история края отнюдь не с 1255 года, когда крестоносцы воздвигли на месте прусского городища Твангсте свою крепость Кёнигсберг. И даже не с тех давних времён, когда сюда, по преданиям, прибыли братья Видевут и Брутен, которые явились основоположниками новых устоев жизни и верований древних пруссов. Как и у многих народов, в том числе, безвестно канувших в Лету, история прусских племён уходит корнями в глубокую древность…

В данной книге мы приоткрываем лишь одну интереснейшую страницу жизни Кёнигсберга-Калининграда. Речь пойдёт о пребывании Восточной Пруссии в составе Российской империи в 1758—1762 годах.

Восемнадцатый век – век не только бесконечных и кровавых войн, это ещё и век просвещения и науки. Даже в период Семилетней войны, унёсшей тысячи жизней на полях сражений в Европе, некоторые пытливые умы изучали свойства электричества и пытались использовать их на благо людей.

В Кёнигсбергском университете Альбертине трудились учёные: физики, медики и философы. У каждого – свой взгляд на электрическую «материю», своё мнение об её целебных возможностях и смертельных опасностях.

Одни делали замечательные открытия, другие старались завладеть результатами их исследований.

Тут тоже шла война.

Здесь рождалась великая дружба.

И любовь к своей родине.

А также – к Женщине.

Весна 1761 года влетела в Кёнигсберг резвой русской тройкой, звон бубенцов которой слышен далеко в округе. Это и неудивительно – столица Восточной Пруссии уже три года как находилась в составе Российской империи (1), а её жители по доброй воле присягнули на верность императрице Елизавете Петровне. Сам факт входа в город русской армии очевидец того события, А. Т. Болотов, описал так: «Все улицы, окна и кровли домов усеяны были бесчисленным множеством народа. Стечение оного было превеликое, ибо все жадничали видеть наши войска и самого командира, графа Фермора, а как присовокуплялся к тому и звон колоколов во всем городе, и играние на всех башнях и колокольнях в трубы и литавры, продолжавшееся во всё время шествия, то всё сие придавало оному ещё более пышности и великолепия.»

Нынче наступила четвертая весна многолюдного древнего города под Российской короной. Но хотя ласковое солнце всё чаще заглядывало на улицы Кёнигсберга, повсеместно звенела капель, а кучи снега, убранного с мостовых, на глазах темнели и оседали, несмотря на то, что весёлые ручейки бежали по выложенным брусчаткой улочкам вниз, пополняя серые воды Прегеля, по ночам знобящую стынь в город возвращали дующие с Остзее (2) пронизывающие ветра.

…Откуда-то из глубин Королевского замка повеяло холодом. Ветер противно выл и поскуливал в щелях… Андрей Тимофеевич Болотов, недавно получивший звание поручика, служащий письмоводителем у губернатора Восточной Пруссии Василия Ивановича Суворова, а также выполняющий функции адъютанта последнего, накинул на плечи тёплую шерстяную накидку и склонился над своими записями.

Что это был за человек Андрей Тимофеевич? Несомненно, он обладал жизнелюбием, открытым сердцем и пытливым умом. Он ещё с юных лет приучился не страшиться трудностей, поэтому всегда добивался намеченной цели. Даже с наступлением «чёрных полос» в повседневной жизни, двадцатидвухлетний офицер никогда не унывал и не давал падать духом своим сотоварищам, вдохновляя их на большие дела и заставляя поверить в собственные силы. Эти качества не раз позволяли ему выходить с триумфом из самых скверных ситуаций. Окружающие уважали его за честность, ценили за порядочность, безупречный вкус, чувство прекрасного и жажду исследований…

Природа наделила молодого поручика обычной славянской внешностью: прямыми светлыми волосами, зачесанными назад, высоким лбом, несколько крупными носом и губами, внимательными и чуть грустными глазами. Но главное, разумеется, не в чертах лица, точнее – не только в них… В нём чувствовалось некое внутреннее равновесие и душевный покой. Именно такая гармония сглаживает чуть заметные недостатки наружности, делает ровной походку, статной фигуру и осанку.

Кабинет, который занимал Болотов, имел четыре шага в длину и три в ширину. Пара скрипучих стульев, шкаф со служебными документами, небольшой топчан и стол, на котором стоял канделябр с тремя свечами, составляли весь его интерьер. На столе лежали листы бумаги, рядом расположилась чернильница с перьями. Поручик в редкие свободные минуты делал заметки о своих воинских походах и жизни в Кёнигсберге, которая так отличалась от жизни в Петербурге и Тульской губернии, где у Болотова находилось родительское имение.

Здесь же, в Кёнигсберге, в районе Штайндамм поручик занимал комнаты в кирпичном доме, расположенном неподалёку от кирхи, в которой уже не первый год проводились православные богослужения. Подобных домов возле кирхи было много, они плотно прижимались к ней, как спящие щенки к животу матери.

Стоит пересечь Штайндамм с запада на восток, как вы окажетесь в Альтштадте, старинном пригороде Кёнигсберга, ранее бывшим самостоятельным городом. К Альтштадту, с южной его стороны, и примыкал Королевский замок, в котором располагалась резиденция генерал-губернатора Восточной Пруссии.

Сам губернатор прибыл в Кёнигсберг зимой, сменив на этой должности генерал- поручика Николая Корфа. Андрей Тимофеевич искренне обрадовался, когда новый военачальник при первой же встрече сказал ему: «А я знал вашего батюшку, Тимофея Петровича. Отменный был командир…». Корф не отпускал в действующую армию толкового переводчика и расторопного адъютанта. «Теперь, – думалось подпоручику, – новые ветры подуют в противоположную сторону…» Но и Василий Иванович оставил при себе Болотова, направив прошение об этом в Санкт-Петербург. Там не стали возражать.

Здесь, в своём рабочем кабинете Болотов, помимо исполнения служебных обязанностей, любил писать очерки о своей жизни в Кёнигсберге. Как он сам упомянул об этом увлечении: «Охота к писанию начинала уже тогда во мне возрождаться, и я производил первейшие тому опыты…». Обычно он вёл дневники, мысленно представляя, что душевно беседует не только с близкими друзьями, но также со своими будущими детьми и внуками, теша себя надеждой, что со временем потомки тоже захотят поговорить с ним, открыв данный труд.

А на досуге поручик предавался чтению книг и занимался той деятельностью, которую про себя называл «эмпирическими познаниями окружающего мира», и решал прикладные задачи по «изучению живой природы». Подтолкнули его к занятиям наукой, конечно же, близость кёнигсбергского университета – Альбертины, и общение с профессорским составом оного.

Многие офицеры, сослуживцы Болотова, как и сам он, с удовольствием посещали Университет. Лекции по логике и метафизике русским военным тогда читал профессор Фридрих Иоганн Бук, пожилой человек с вечно красным и потным лицом. Частные занятия проводил знаменитый Иоганн Георг Гаман (3) интеллигентный и доброжелательный учёный, ученик Иммануила Канта. А уж математику и фортификацию, пиротехнику и военное строительство преподавал именно он, будущий гений немецкой философии, а пока – скромный приват-доцент. Но всё выдавало в нём человека необыкновенного. Казалось, что в его воображении была вся Вселенная, в которой постоянно рождались новые загадочные миры…

В числе прочих слушателей, получавших знания в Альбертине, значились и такие фигуры, как Григорий Орлов и Александр Суворов.

Болотов, которого за знание немецкого языка определили на ту должность, которую он сейчас занимал, старался тесно общаться со своими армейскими приятелями. С ними он прошёл тяжёлые военные дороги и побывал на полях сражений, из которых особенно запомнилась битва при Гросс-Егерсдорфе (4). А совсем недавно Болотов со своими боевыми товарищами поручиком Непейцыным и капитаном Тригубом, под руководством подполковника Суворова, сына губернатора, участвовали в раскрытии заговора против российской императрицы (5).

Квартира, которую занимал в настоящее время Болотов, была уже четвёртой в пору его пребывания в Кёнигсберге. Предыдущая тоже была неплоха, но добираться от неё до Королевского замка было далеко и утомительно. Такие «прогулки» в Замок и обратно изрядно наскучили Андрею Тимофеевичу, особенно в неласковую осеннюю и зимнюю пору. К тому же, его обитель находилась в одном из «глухих» переулков и выглядела мрачновато. Служащему в канцелярии губернатора, тогда ещё подпоручику, но уже многое повидавшему, естественно, хотелось занять жильё получше. Поэтому он «насел» на плац-майора Платона Невзорова, и не отставал от него до тех пор, пока тот не нашёл ему новую квартиру, кстати, ту самую, которую Болотов сам имел на примете. Армейский поручик, занимавший её раньше, был приятелем Болотова. Как только он отправился в действующую армию, Андрей Тимофеевич, не медля ни минуты, вселился туда.