– Достаточно, перейдём к следующему вопросу. Сколько лет мы с вами знакомы?

– Давненько, ещё ваш покойный брат нас знакомил, – нерешительно ответил Уваров, лихорадочно соображая, зачем император затеял этот разговор и куда он клонит.

Меж тем самодержец продолжал:

– Карамзин и Сперанский, и многие другие. Все, все горячо рекомендуют именно вас на эту должность.

– Кка-ку-ю?! – почему-то заикаясь поинтересовался сенатор.

– А разве я не сказал?! Сейчас поясню. Вся наша система образования ориентирована на запад. Учат из рук вон плохо! Настало время с этим что-то делать! Вот вам записка господина Пушнина, шестилетней давности, почитаете на досуге. Там, очень дельно, всё изложено. Посему я желаю, чтобы в нашей империи образование, наконец, стало системным и… патриотическим! Кому, кроме вас, сей воз тащить, не знаю. Подумайте и, соглашайтесь. Ныне министр народного просвещения в летах, немалых. С годик послужите его товарищем4, а потом, с божьей помощью, и возглавите всё ведомство!

С чего начнёте? Поделитесь с царём? – Николай Павлович подошёл к растерявшемуся Уварову и по-отечески его обнял.

– Надобно резко увеличить количество государственных гимназий. Далее – пришло время в Киеве открыть университет. Город развивается, следовательно, нужны местные образованные кадры. А в действующих университетах надобно увеличить штат профессоров, и в первую очередь наших, русских, но прошедших стажировку в лучших учебных заведениях Европы! Стране также надобны различные технические училища, коих по пальцам перечислить можно. И ещё обсерваторию, оборудованную по последнему слову техники…

– Ну, это вы уж лишку загнули, – Николай Первый улыбнулся, – казённые деньги да на заморские стекляшки?! Звёзды, что ль считать?! Впрочем, готовьте реляции, будем рассматривать. А сейчас ступайте с богом, я рад, что вы согласились взвалить на себя этакую ношу.

Уже стоя в дверях, Уваров обернулся, – и ещё цензура. Она должна быть закреплена за министерством.

– Но ведь есть же – Бенкендорф с его третьим отделением?! Или вы считаете, что он не справляется?! – хорошее настроение государя стало улетучиваться, и он насупив брови бросил:

– Пишите! Всё пишите. Если убедите – передадим и цензурный комитет в ваше ведомство. Была бы только от этого польза.

3 декабря 1832 года. Кабинет Уварова в Министерстве просвещения.

Серге́й Семёнович, в который уж раз перечитал письмо, пришедшее накануне.

«Президент Российской Академии А. С. Шишков обратился к членам Академии с предложением избрать в действительные члены Академии пять человек:

1) «Титулярный советник А. С. Пушкин

2) «отставной гвардии полковник» П. А. Катенин,

3) «директор московских театров» М. Н. Загоскин,

4) протоиерей А. И. Малов,

5) археограф Д. И. Языков.5»

В голове всплыла недавняя обида, заключающая в том, что этот кандидат в академики, минуя его ведовство, добился таки, разрешения на издание своей газетёнки «Дневник», в Министерстве внутренних дел!

Взял перо, макнул его в чернильницу, да так и застыл с ним. Решил ещё раз прочитать документ от начала до конца:

«Так как в голосовании этого предложения приняло участие менее двух третей членов Академии, в соответствии с Уставом остальным членам Академии были посланы извещения о произведённой баллотировке с просьбой «дабы благоволили прислать в Академию свои голоса в особой запечатанной записке»6.

***

«15 декабря 1832 года», – на этом документе всё же появилась лаконичная подпись Уварова: «согласен», благодаря которой, поэт Александр Сергеевич Пушкин стал действительным членом Российской Академии Словесности!