Про Василя Величко вам бы все рассказали сами люди, такой он был человек, что ничего не держал ни в запасе, ни в тайне. С этого человека и должно было начать, если б не подвернулся Перегуд, который и подождать мог, и никуда бы не пропал, и всех переживет как плюнуть, влей только в его сердце водку. Но поди-ка обойди его!

Если бы капитану Хабарову доложили, что Перегуд прячется под нарами и его застращали солдаты, он бы не тронулся с места, а уж тем более не бросил бы дела, за которым его застали. А вот Величко бросился, взметнулся – такой это был человек, всех хотел спасти и все на земле изменить!

В Карабас, как в яму, легко было попасть, но трудно, а то и прямо заказано, выбраться. Не говоря о зэках, даже солдат ссылали, запрятывали в степь, когда их отбраковывали в полку. Это знал Хабаров, и когда ему прислали вдруг из полка замполита, опасался, как бы тот не оказался совсем пропащим, из тех, кому нечего терять. Величко в первый же день устроил политзанятие, развесив повсюду в казарме добренькие плакаты, намалевал тут же лозунги, хоть мало кто понимал, куда же они зовут. Капитан даже удивился подлости полковых: за что же этого блаженного, ну оставили бы у себя, порхал бы со своими лозунгами при штабе. Глядя потом, как в роте завелись политзанятия, комсомольская ячейка, политинформации, Хабаров уже только мрачнел и бормотал: «Плохо все это кончится».

Все рассказы замполита Величко о самом себе состояли из восклицания «я убедился», чему на смену приходило «я преодолевал», хоть являли одну и ту же картину: начал делать, а потом бросил, взявшись за другое, и ничего не довел до конца. По его рассказам, он верил даже в Бога, но потом разуверился и стал заниматься закаливанием. «Я убедился, что человек может сам собой распоряжаться, что он должен быть здоровым и радоваться жизни!» – восклицал Величко. И потом с той же горячностью принимался рассказывать, как он разуверился в закаливании собственного организма, поняв, что сначала надо сделать счастливой и радостной жизнь всех людей. «Я в этом убедился, это самое главное, понимаете, сначала нам нужно построить коммунизм! Человеку плохо, когда кругом плохо, но все вместе мы можем изменить наш мир!» Весь же его жизненный путь был таков: служил он себе тихо-мирно, потом в политотдел напросился пропагандистом – а потом его услали служить в Карабас, наверное, для того, чтобы никто на земле больше о нем не услышал.

Солдатня полюбила замполита. Хабаров – тот был чужим, его боялись или уважали. С Перегудом можно было выпить, но как со старым дядькой. А Величко привез с собой плакаты, лозунги и с первых дней возился с солдатней, обращался даже поначалу на вы, потому что солдаты и были для него теми людьми, с которыми он задумал менять жизнь. А так как ему было важно обратить всех в свою веру, родилось то особенное, задушевное, что не родилось бы, начни он все с ходу изменять. Заболел живот – шагай к Величко, пожалуйся! Хочешь душу излить – шагай, выслушает хоть ночью! Хоть и считая замполита пустомелей, Хабаров стал относиться к нему спокойней, поняв, что Величко честно старается для людей, и не беда, если мало его старания приносили толку. Да разве и может один человек все изменить? Скоро завелась у Хабарова с Величко своя задушевная тяжба, сроднившая их крепче всякого переливания крови. Капитан вечно прикапливал впрок, а потом долго растягивал запасы. Даже если всего хватало, он опять же откладывал, ожидая лиха, точно бы накликая беду. Солдатня, понятно, с такой экономии унывала и лишалась веры в будущее. Это сильно переживал замполит – вот и наскакивал с жаром на капитана, чуть начинал тот экономить. Их молчаливая, а порой и сварливая борьба длилась месяцами, и капитану ничего не стоило пересилить хрупкого мечтательного замполита, но, видя его отчаянье, боль, Хабаров сдавался. А тут еще вылазил Перегуд, подымал его на смех: «Слышь, Иван, хватит голодом морить, замполит прав. Ты хрен переверни – вот и устраивай себе экономию, а людей не тронь!» Хозяйство расстраивалось. Иван Яковлевич с болью глядел, как замполит пускает по ветру ради однодневных послаблений весь его долгий муравьиный труд. Но, видя все это, почему-то покорно молчал. Величко, а равно и Перегуд, казалось, были для него обузой и хозяйству не приносили хоть малой пользы, однако вот чудо: с этой обузой капитану жилось теплей и служилось легче.