По показаниям свидетелей по этому делу, Яковлеву связывали руки за спиной, крепко связывали ноги и «трясли, давили для умножения боли». Судя по тому, что у него были сломаны руки, к нему применили «виску», а затем «встряску». Используемое в деле выражение «пытать жестоко» не конкретизировалось. В этом проявлялась характерная для того времени приблизительность закона, который давал следователю значительную свободу действий. Царский указ по «казанскому инциденту» обвинял губернские власти в «вопиющей жестокости». Возможно, что в отношении Яковлева могли быть применены и тяжкие пытки – кнутом, тисками для пальцев рук (о чем косвенно свидетельствуют его сломанные руки), «испанским сапогом» для ног – тисками, сделанными из железных полос с винтами. Пытать полагалось трижды: показания, данные на первой пытке, требовали обязательного подтверждения на двух последующих. Если ответчик сразу признавал свою вину, то его пытали один раз. В деле Яковлева говорится только об одной пытке, в ходе которой он признался, но позднее отказался от признания.

Это частное дело наводит на мысль, что с целью поддержания правопорядка в городе казанская полиция регулярно применяла пытки. Об этом говорят и отлаженные отношения между двумя губернаторами. Вероятно, военный губернатор был убежден, что страх перед пыткой и публичной казнью должен отвратить всех желающих от сведения между собой счетов посредством огня. Да и сама практика своза всех неблагонадежных в третью полицейскую часть к приставу Столбовскому, должно быть, приносила пользу, так как количество пожаров в городе значительно сократилось. Однако допущение казанскими губернаторами применения негуманных методов «во благо всех» шло вразрез с официальными правовыми идеалами нового царствования и инкриминировалось как «превышение власти» и «попустительство».

Противоправные решения Пущина могли и должны были пресечь гражданский губернатор и губернский прокурор, но этого не произошло. Городской магистрат, разрешивший перевод Яковлева из первой части в третью, а также палата уголовного суда, выносившая окончательный приговор по этому делу, находились в подчинении гражданского губернатора. Обратимся к его ответам на вопросные пункты Сената[193]. Муханову было предъявлено обви нение в должностной несостоятельности. По мнению сенаторов, допросив подозреваемого в первой части полиции и не получив от него признания, гражданский губернатор, не разобравшись в деле «по должности своей», согласился с решением палаты уголовного суда «о нещадном наказании Яковлева по площадям города». Если в свое оправдание Пущин приводил выписки копий императорских рескриптов о пресечении пожаров в Казани, то Муханов ссылался на переписку с военным губернатором. Так ли все обстояло? Контекст событий подводит к пониманию, что между губернаторами за два года их совместной работы установились доверительные межличностные отношения. По этой причине гражданский губернатор не вникал, как обязывала его должность, в дела военного губернатора и не вмешивался в отлаженный механизм «борьбы» с казанскими поджигателями. Вероятно, это был не первый случай подобного служебного доверия. Сенат обвинил гражданского губернатора Муханова в «бездействии власти», поскольку он не препятствовал противозаконным методам военного губернатора, доверился формальностям представленных ему бумаг, пропустил явное несоответствие в показаниях подследственного и согласился со смертным приговором обвиняемому через кнутование.

Формально кнутом не убивали, но смертный исход после такого наказания был весьма частым. Редко в приговорах оговаривалось число ударов кнутом. Казнимый отдавался на волю исполнителям казни, они учитывали тяжесть преступления, телосложение преступника. Приговор «нещадное наказание кнутом» был суровым наказанием. Особенно печальна была судьба тех преступников, которых секли несколько раз. Это происходило в том случае, если приговор предусматривал кнутование «в проводку» – преступника водили с одной площади на другую, и казнь затягивалась. С Яковлевым так и поступили.