Про другой трагический случай, произошедший тоже в станице Аржановской, рассказал мне уроженец и старейший житель станицы Федосеевской Михаил Павлович Сеимов (1899 г. р.).

К сожалению, дальше слова он вспомнить не смог – боюсь, что эта песня безвозвратно канула в лету.

Наряду с убийством воровство у казаков тоже считалось самым последним делом, несмотря на веру в Бога, боязнь сибирской каторги, такого рода преступления в нашем крае все же случались. Вспоминает уроженка хутора Грушева Мария Александровна Апраксина (1927 г. р.).

«Моя бабушка – Федосья Андреевна Сиволобова, 1862 г. р., уроженкой была хутора Красного, попала в снохи в хутор Грушев за Степана Матвеевича Апраксина, по-уличному Дикий. Из ее рассказов помню, что соседями у них жили Дерябины (они же Блинковы). Воровливая была семья, так и приглядывали, у кого что плохо лежит. А нашу семью они обижали всю жизнь, даже несколько раз поджигали подворье. Один раз, говорила бабушка, сгорело все, даже наша старинная протяжная хата. Остались одни цыплята – расползлись по сибирькам, да курица собрала их и повела – с этого начали все наживать. А вместо сгоревшей хаты построили новый дом, тот, что впоследствии перенесли в Ольховку. Семья бабушки не знала, кто поджогами занимался. А когда заболела Дерябина бабка, родичи ее привезли попа, та и покаялась, что все она поджигала. А поп был в гостях у бабушки с Степаном Матвеевичем и все рассказал им.

Воровать Дерябины умели. Когда у них горела кухня, то с потолка с грохотом и звоном падали наворованные у соседей железки.

Дерябины обворовывали сколько раз и нас, говорила бабушка, и выслеживала она по следам воров, а заявить боялись, потому что они были, как звери. Но терпению однажды пришел конец. Как-то бабушка осталась одна дома с детьми. Дерябины опять пришли, с собой принесли лестницу, поставили ее к дому, прорезали косой дыру в соломенной крыше и залезли на потолок. Там было много привезенного с ярмарки добра: сахару, товару на обувь и еще чего-то много. Воры хотели все это забрать. Ломиком стали открывать лазку в кладовку, чтобы потом проникнуть в дом. Бабушка не спала и все слышала. Она оставила детей, открыла окно на крыльцо и хотела вылезти головой вперед, а потом одумалась – ведь сразу убьют по голове – и вылезла задом. Тут же стала кричать, звать на помощь, а потом побежала к соседям, мимо дыры в крыше. Кто-то прыгнул ей навстречу, бабушка говорила, что «я б удержала его, но побоялась – ведь их было двое». Она воров узнала – это были Дерябины. Прибежала к соседям – Федору Григорьевичу Апраксину (по-уличному Гришкины) и позвала их на помощь.

Когда же пришли, то воров уже не было, хотя добро на потолке они подтянули уже к дыре, но вынести ничего не успели.

Тут бабушка не вытерпела и подала в суд, там все рассказала, как Дерябины их обижали.

Суд Дерябиным-ворам был в станице Федосеевской, дали им по пять лет. А когда после суда вывели их, бабушка видела, как выглядели тогда арестанты: половина головы и половина бороды были побритые, а на спине зипуна была пришита серая арестантская латка.

Шло время. Отсидели Дерябины, вернулись. Жили опять так же, видно, в ком что есть, до самой смерти заложено. Но нас больше не трогали, а серчали. И надо же – какова судьба! – жизненные пути-дороги бабушки с Дерябиными пересеклись, и как! Когда в революцию все хуторяне уехали отступать, а только Дерябин-вор (теперь же дед) остался дома один и заболел тифом, бабушка сжалилась, ходила-ухаживала за ним, поила из ложечки, а он все грозил: «Убью тебя все равно!». И язык уж отнялся, бабушка льет ему воды в рот, а он кулаки сжимает, показывает: убью, на что бабушка ему отвечает: «Все, отбился». Не выжил он, тут вскоре и умер, а хоронить как раз вернулась его семья из отступа».