– Прошу, господа, уточним на карте. Вот река Аргун, вот аул Ватуб. Перед ним открытая местность, здесь с налета наскочили и порубали всех, ясно? Кузьмин, ты еще не выздоровел.

– Нет, я уже здоров.

– Тогда поручику поможешь.

– Хорошо, ваше благородие, не волнуйтесь. Сделаем все в лучшем виде.

Полковник последним вышел из подвала и с порожков крикнул:

–Удачи вам, казаки!

Казаки брезгливо посмотрели в его сторону и, ничего не ответив, тронулись в путь. Дорога была привычной. Первой, с дозором, шла сотня поручика Чистякова. Следом – наша сотня, и замыкала сотня Микояна. Это был первый выход молодых солдат. Не приняв еще присягу, они смело шли вперед. В нашей сотне впереди ехали старики, сзади – молодые, все как один здоровые. Первым ехал Пашко – большой, тот, что подковы гнул. На его боку висела сабля, больше похожая на меч. Ножны были деревянные, обшитые кожей. Эфес был сделан грубо, некрасиво. Ее делал, наверное, станичный кузнец по заказу, учитывая силу и мощь хозяина. Дозор Чистякова напоролся на засаду с малой численностью горцев. Казаки без труда перебили нападавших, но при этом погибли пять казаков и четверо были ранены. На ночлег остановились, когда уже совсем стемнело. Поспав три часа, казаки снова тронулись в путь. Следующий день прошел без происшествий, также ехали до темна. Ночью Богдана разбудили выстрелы. Стреляли километров на пять дальше нас. Кузьмин разбудил графа и с ним пошел к Чистякову. Он сидел на большом камне, как на троне, и слушал выстрелы.

– Не понимаю, – сказал Чистяков,– ночь, темнота, хоть глаз выколи. В кого они стреляют?

– Надо разведку послать, пусть прощупают, – сказал Богдан.

– Послал уже десятерых, но ведь далеко. Когда они вернутся?

– Кузьмин, пусть твоя сотня идет теперь первой, мои устали уже, – обратился Чистяков.

– Денис Сергеевич, почему моя сотня? Я даже не вахмистр.

– Не знаю, сотник, это мне майор сказал.

Богдану стало неудобно перед графом. Он – поручик, а командует сотней простой казак. Это понял и Дюжев.

– Богдан, командуй, на меня не смотри, я здесь человек вольный. Хочу – служу, хочу – домой поеду.

– Ладно, пойду поднимать сотню, думаю, пора, – сказал Богдан и ушел.

– Граф, вы не обидитесь, если я вас спрошу, зачем вам все это? – Спросил Чистяков, прикуривая папиросу.

– Да что здесь обидного? Хочу самому себе доказать, что я – человек и честь дворянина мне не чужда.

– Граф, мне говорили, что вы выносили горшки за ранеными?

– Скажите, Денис Сергеевич, вам нравится наш Сусликов?

– Мне бы больше нравилось пустить ему пулю в лоб.

– Так вот, поручик, не так давно я тоже был такой мразью, как наш полковник. Но тут я повстречал настоящих друзей и теперь я горжусь, что у меня есть друзья, которые сделали меня человеком. И с теми горшками в лазарете я выносил остатки своей гордости и эгоизма. Только здесь я чувствую себя человеком.

Чистяков протянул ему руку, крепко пожал ее.

– Поверьте, граф, побывав здесь, вы не сможете теперь вернуться в свет к старым друзьям. О той веселой беззаботной жизни не пожалеете?

Подъехал Богдан, держа Лорда. Граф вскочил на коня и громко крикнул, чтобы под стук копыт услышал Чистяков:

– Нет, поручик, не пожалею!

И, пришпорив коня, полетел дальше в ущелье. Через три километра навстречу ехал разведчик, что послал Чистяков. На ходу он начал быстро объяснять обстановку.

– В двух километрах отсюда мост через Аргун, наши пытаются перейти, но горцев там очень много, надо спешить, погибнут наши.

– Они вас заметили? – спросил Кузьмин.

– Похоже, нет. Там кусты, и вы сейчас подойдете незаметно.

– Ну, казаки, погуляем, шашки готовь. Рысью – марш! – командовал Богдан.