Руся дослушал и рванул за угол – заметил пляжный квадроцикл.

Я оглянулся: где там тётя Маша? Ушли мы довольно далеко; ориентиром была трибуна.

Руси возле пляжного транспорта не оказалось. Наверное, нашёл себе новую цель для исследований, хотя… квадроцикл ведь!

Я обошёл строение, очутился у открытой двери и начал беспокоиться.

Голос побережья изменился. Стал неспокойным, истеричным. Я мысленно отмахнулся – не до этого.

Руси нигде не было.

Горло перехватило, сердце потянуло – уже не одна жила, а три, пять…

Справа и слева орали. По песку проползла тяжёлая широкая тень. Я не задрал голову, не обернулся на крики – взгляд цеплялся за красный мяч, красный рюкзак, красные плавки… Глаза обманывали мозг, рёбра стискивали дрожащие слабые внутренности.

– Руся, – позвал я, второй раз обегая домик спасателей. – Руся! Руслан!

Наткнулся на треклятый квадроцикл.

Кто-то закричал. Визгливо, тяжело, по-бабьи.

Да что же там происходит?! Я дёрнул головой.

Полная пожилая фрау тыкала в небо пальцем, её бульдожьи щёки тряслись. Всё новые и новые головы обращались к отмеченным перстом толстухи небесам.

Я проследил за взглядом толстухи, желая быстрее покончить с этим и найти сына. Ведь не мог же далеко уйти, наверное, на батуты или горку позарился…

Руся висел под кривым, приплюснутым по бокам клювом гигантской чайки. Его маленький круглый рот открывался и закрывался – так бывало, когда Руся сильно пугался. Выбежал однажды на дорогу, и его обдало автомобильным гудком, визгом тормозов. Ни крика, ни слёз, только – хлоп, хлоп, хлоп.

Птица – чёртова мёвэ – была просто огромной, нереальной. Не чайка, а андский кондор из «Детей капитана Гранта». Нет, больше, размашистее. Доисторическая птица – пелагорнис или… но всё равно слишком маленькая, чтобы поднять в воздух ребёнка! Моего Русю! Но она поднимала… Как такое возможно? Что это – магия или антигравитация?

Чайка натужно набирала высоту: то проваливалась вниз, то рывком шла вверх. Рывок, падение. Рывок, падение. С добычей. С моим сыном. Какой-то мужик подпрыгнул и попытался схватить Русю за ногу, но не достал. Птица летела вдоль берега, но могла в любой момент податься в море. С головы Руси свалилась панама, красным пятном спланировала на песок, будто рана без тела.

Я сорвался с места. Побежал за чайкой, крылья которой слегка изгибались в полёте (из-за чёрных перьев крылья казались обгоревшими), а острый крючок клюва впился в ворот футболки сына. Кажется, я что-то кричал, грозил балтийской воровке.

Глаз Руси я больше не видел – мёвэ всё-таки повернула к воде. Ещё чуть-чуть, и она…

Плохо соображая, я схватил первое, что попалось под руку, и запустил в чайку.

Складное кресло описало в воздухе дугу и опустилось прямо на спину птицы. Ударило по крыльям и хребту. Я даже подпрыгнул от неожиданности и радости. Хотя радоваться было рано.

Жёлтый клюв раскрылся. Руся упал в воду.

И тут же исчез в набегающем гребне.

Я рвался к нему, пробивался сквозь холодную, пружинистую воду, стараясь не потерять из виду место падения. Уверял себя, что там неглубоко, Русе по шею, молился, чтобы – каким-то чудом – он не запаниковал, не хватанул воды, не…

Я плакал и таранил море. Ещё несколько метров. Совсем немного.

На краю рассудка мелькнул какой-то вопрос, но тут же исчез в осклизлых водорослях. Пляж остался позади – немой и несуществующий для меня.

Я нырнул, открыл глаза, увидел бледное пятно и врезался рукой в спину Руси. Выскочил, потянул…

У меня на груди, головой через плечо, он закашлял, а потом заплакал.

– Пап… па… всё будет хорошо?

– Конечно, маленький. Всё закончилось. Теперь всё будет хорошо.