Обычно подобная покладистость за мной не водится, я крайне категорична в своем гардеробе. Предпочитая фасоны платьев без всевозможных фижм и рюш, классического кроя и темных тонов. Хотя, если говорить совсем уж откровенно, то чаще щеголяю в штанах.

Меня усадили к зеркалу, колдуя над волосами. Я несколько меланхолично взирала на свое отражение.

Моя внешность была странной, гувернантка, да и камеристка, а вместе с ними служанки уверяли меня, что я еще изменюсь и все подростковое, я их молча слушала, но оставалась при своем мнении.

Мои волосы были снежно-белого цвета, седые от рождения, едва вьющиеся. Лицо несколько прямоугольное, с ярко выраженными скулами. Глаза большие, оттенка странного, я бы сказала, что они седые, как и волосы, отец утверждал, что глаза у меня будто льдинки, в которых заблудился лучик света. Анисия, поджав губы, бросила как-то: «Блеклый взгляд у вас, княжна». Кожа была белоснежной, особо никогда не знавшей летнего солнца. А вот мои губы мне нравились: припухлые, естественного кораллового цвета, красиво очерченные.

Рост у меня уже высокий, почти на голову выше всех одногодок, а это я еще расту. Особо женственных форм пока еще не имелось, оставалась надеяться, что через пару лет фигура трансформируется.

В общем-то, я была красива, но какой-то иной, неживой красотой, как может быть красива замерзшая роза.

– Готово, госпожа, – всплеснула руками служанка, делая шаг назад. Две другие удовлетворенно кивнули, вполне довольные своей работой. Я встала, подошла к большому зеркалу, отразившаяся юная девушка навевала холод, морозом веяло и от тяжелого взгляда, и от удачно подобранных сапфиров, и даже платье в рюшечках наводило мысль не о невинности лета, а о ледяных узорах на стекле.

Мне понравилось.

– Спасибо, – я чинно кивнула, вновь присаживаясь, – пока можете быть свободны.

Служанки быстренько навели порядок на столике и покинули мою комнату. А я принялась ждать. Когда взрослые до чего-то договорятся, меня позовут.

Руки трусились, страшно. Это невыносимо ужасно, когда ты не вправе сам решать свою судьбу. Княжна! Я фыркнула. Только слово, а не княжна.

У отца было двое детей: я и мой младший брат Кассий. И со мной, и с братом все весьма неоднозначно. Отец был в браке с Анисией восемнадцать лет. Молодая супруга не могла подарить папе ребенка целых четыре года. Что крайне печально, поскольку Легарду было уже сорок два, и до сих пор ни одного ребенка.

А вот дальше произошли странные события. О которых мне, как невинной барышне, естественно, никто не говорил. В тот год Пустошь будто взбесилась, один прорыв тварей шел за другим. Отец возвращался из похода, только чтобы пополнить запасы, и уходил вновь. Одни шептались, что так продолжалось около трех месяцев, кто-то говорил, что больше. Сам отец на мои вопросы отвечал односложным:

– Когда-нибудь потом мы с тобой поговорим на эту тему.

Его отряд попал в снежную песнь Пустоши. Не выжил никто, кроме моего отца. Но о том, что он остался в живых, тогда не знали.

Поговаривали, что в то время Анисия уже примеряла титул владычицы княжества. Но отец вернулся. Еле живой, поседевший, худой как щепка. Его нашли лежащим в снегу под воротами замка, прислуга даже не сразу узнала. Выздоравливал долго и тяжело, после того случая он навсегда остался немного хромым. А вот вторая часть истории покрыта плотной завесой тайны: ни нянечка, ни конюх, который помнит моего отца еще подростком, ни другая прислуга ничего не могут сказать. Лежал ли князь дома болел или ушел в поход – неясно. Сколько его не было, месяц, два? Всегда молчание в ответ.